Записки эмигранта (Кашлер) - страница 21

И вот однажды наступил тот самый день, когда она уже не смогла пройти плановую и обязательную для машин штата Калифорнии периодическую проверку допустимой концентрации вредных выбросов в атмосферу. – Это конец, – подумалось мне с болью. Конечно, можно было ещё побороться, отрегулировав соответственным образом работу двигателя, хотя это и стоило немало.

Без этого я не мог водить машину, так как не мог получить разрешение-регистрацию на право пользоваться ею.  Моя растерянность пополам с неопределённостью была замечена механиком, проводившим испытание. Он мне сообщил о том, что для поддержания чистоты воздуха в городе существует программа по удалению старых автомобилей с вредными выбросами отработанных газов с улиц города. В обмен на добровольную сдачу машины предлагался чек на сумму в одну тысячу долларов. Услышав о таком количестве денег, я поддался гаденькому предательству. А как бы вы поступили на моём месте?!

Непременным условием сдачи машины была её доставка своим ходом в городок Hayward в районе Залива, находящийся в пятидесяти километрах от Сан-Франциско, и исправность всех машинных частей, за исключением, конечно, экологически нечистой работы двигателя.

Механик приёмного пункта скрупулёзно осмотрел машину и подтвердил её пригодность к сдаче, пригласив последовать за ним в офис для оформления документов. Конечно, я уже смирился с мыслью о расставании, но всё равно это получилось для меня неожиданно. Я попросил механика отойти и дать мне возможность побыть с машиной наедине. Моя просьба нашла должное понимание.

Прощался я с ней, как с уходящей в никуда подругой. На мой вопрос до этого о том, что они собираются с ней делать дальше, механик, щадя видимо моё к ней отношение и понимая, что она для меня значит, отделался неопределённым ответом, сославшись на своё незнание. Мне только осталось догадываться о худшем: что-то разберут на запчасти, что-то используют, переплавив и утилизируя для создания ещё чего-то.

Меня не торопили. Дали возможность проститься. Я гладил свою двадцатисемилетнюю "старушку", полушёпотом благодарил за всё, каялся в измене и предательстве. Со стороны это выглядело несколько театрально, но я был при этом с ней искренен. Ничего она мне в ответ не сказала. По крайней мере, я ничего не услышал. Дорога обратно на такси была тягостной. Не хотелось верить, что я больше никогда не сяду на её кожаные светло-коричневые сидения, не вставлю ключ в замок зажигания, и она не отзовётся мне радостно рыком своих шести цилиндров…

Секвойя в шоколаде

Звонит мне как-то из Лос-Анжелеса Оля Лозовская: