Стрелки настенных часов ползут удручающе медленно. Они будто издеваются и насмехаются надо мной. Кто подарил их не помню. Вроде Марго, мать отца. Невыносимая старая перечница. Очень в её духе: уродливая вещица, хоть и дорогой антиквариат. Надо бы выкинуть, бесят невероятно! Да и не к месту они здесь совершенно!
Как же всё-таки это ужасно – томиться в ожидании неизвестного! Словно своей казни ждёшь...
*********
Вечером своими ключами квартиру открывает отец. Осторожно будит меня, свернувшуюся на кресле калачиком, и уходит на кухню. Пошёл воевать с кофемашиной.
Пять минут спустя, кутаясь в халат, я вхожу туда следом за ним. Занимаю место напротив, пару минут гипнотизирую чашку с дымящимся напитком и только потом в нерешительности поднимаю припухшие глаза. Сталкиваюсь с колючим, порицающим взглядом, и по спине неладным строем бегут неприятные мурашки.
Осуждает, разумеется.
– Ты как? – спрашивает, делая глоток ароматного кофе, запах которого стремительно пробирается в ноздри.
– Нормально, – лгу я, придвигая к себе кружку из набора, выполненного в стиле барокко. Ещё один привет от Марго.
Снова смотрю на отца. И хочу узнать последние вести, и нет. Стыдно сказать, но я очень боюсь…
Папа сегодня, похоже, не спал. Несмотря на идеально выглаженный костюм и присущую ему собранность, взгляд выражает бесконечную усталость. Глаза красные, на лбу залегла глубокая морщинка. Хмуро изучает моё бледное лицо и скидывает на айфоне входящий звонок. Причём трижды.
Виктор Барских так не делает никогда… Это определённо дурной знак.
– Звони Яне, отменяй свой отпуск и возвращай уплаченные деньги. Полететь в Италию ты не сможешь, – наконец, сообщает он.
Ясное дело. Какая может быть Италия, если единственный отдых, который мне сейчас светит – это отдых на нарах.
– Пап… это конец, да? – до боли закусываю губу, чтобы не разрыдаться.
Не хотелось бы давать при отце слабину. Не так он меня воспитывал.
Молчит, сводит брови на переносице и качает головой.
– Думаешь, я позволю отправить своего единственного ребёнка за решётку? – встаёт, убирает руки в карманы и отходит к панорамному окну.
– Я же… убийца…
Да, мне хватает смелости признать это, но толку!
– Упаси Господь, Арин!
До меня не сразу доходит смысл сказанных им слов. Сердце начинает стучать быстрее, а внутри загорается надежда на то, что я всё-таки не попаду в места не столь отдалённые.
– Человек, которого я сбила, он… – сглатываю, не решаясь озвучить продолжение.
– В тяжёлом состоянии, но жив на твоё счастье, – произносит так спокойно, будто это ничего не значит. Да это же кардинально всё меняет!