Подсластить?! Она что, считает себя рыбьим жиром или какой-то несусветной гадостью, на которую невозможно смотреть без ухищрений и спецэффектов? И почему этот Игорь, черт бы его драл во всех позах, до сих пор не объяснил ей, как она ошибается?!
Но не успел Рома и рта раскрыть, чтобы втемяшить хоть толику правды под эту каштановую гриву, как Юна извлекла еще одну вешалку с симпатичным платьем из светлой джинсы.
– Это мы купили в Испании. Правда, года два назад, может, уже и не налезет… – задумчиво протянула она, а потом взяла и разделась.
Вот так просто, без предупреждений и предварительных ласк, стащила с себя розовое платье, как будто Ромы и не было в комнате.
Угу. И в чем фокус? Скрытые камеры? Жених под дверью? Нет, Юна определенно издевается. С виду – закомплексованная до мочек ушей, а в спальне, стало быть, долой комплексы вместе с одеждой?
Рома никогда еще не чувствовал себя так глупо. Прежде ему не удавалось довести девушку до раздевания в первый же день знакомства, и он думал, что это – высший пилотаж съема. А вот теперь понятия не имел, что с этим делать. И что именно от него пытается добиться Юна. Ведь не соблазнить же она его хочет накануне свадьбы с другим парнем?
Пожалуй, Герасим в лучшие свои годы был многословнее, чем Рома в ту секунду. Герой Тургенева хотя бы мычал, Рома же не мог выдавить из себя ни звука. Мягкие формы Юны, чуть тронутые легким загаром, напоминали свежий хлеб, подошедший в печи. Округлых бедер хотелось коснуться или даже шлепнуть, чтобы посмотреть, как по ним пойдет волна. Вроде Рома видел уже голых девушек, да и не только видел, но теперь у него было ощущение, что он смотрит на женское тело впервые. Может, потому что стройные фигуры стали чем-то обычным, повседневным. Если на каждом плакате, в каждом журнале примерно одинаковые красотки в бикини, то волей-неволей перестаешь воспринимать их как что-то особенное. Они сливаются в единый образ манекена, лица становится трудно запомнить. А Юна отличалась настолько, что Рому охватила неловкость девственника, необъяснимый стыд от того, что он видит. Как если бы пуританину лет эдак тридцать назад показали женские колени.
И Рома не собирался пялиться, голос совести взывал откуда-то из недр сознания и умолял отвернуться. Рома этот голос слышал и честно хотел отвернуться. Но не мог. Шею парализовало, в глаза будто кто-то вставил невидимые распорки. Время замедлилось, когда Юна подняла руки, надевая платье через голову, и вместе с руками приподнялись груди. Наверное, они такие тяжелые… Наверное, так соблазнительно покачиваются в моменты страсти. Вот если бы зарыться в них лицом и вдохнуть сладковатый запах кожи, который сейчас доносился до Ромы едва ощутимо. А эта родинка над пупком?..