Эйприл Валсарра, опираясь руками на каменную балюстраду, наслаждалась прохладным ветерком, обдувающим ее лицо после дневного зноя.
Она любила стоять здесь ночью. Воздух был прохладным. Она наслаждалась стрекотом сверчков. Аромат полевых цветов доносился до нее, успокаивая.
Женщина слушала шелест листьев деревьев, когда ветер проносился по ним. Шипение, переходящее в шепот. Это напомнило ей о том времени, когда она жила с отцом в доме на берегу моря. Шум прибоя. Особенно ночью, когда она лежала в своей уютной постели. Тогда шелест деревьев больше всего напоминал шум прибоя.
Эйприл стояла, прислушиваясь к звукам природы. Ветерок гулял по верхней террасе, обдувал ее голые икры и лодыжки, трепал платье, волосы.
Часто она пыталась представить себе, как выглядят эти деревья. Женщина решила, что они двигаются, так, как она слышала, двигаются стада слонов. Но даже стадо слонов она себе представить не могла. Эйприл родилась слепой. В шесть лет ей пришлось переехать из дома в интернат для слепых в Сан-Франциско, чтобы начать обучение школьной программы. Именно тогда ее мир рухнул. Брак ее родителей распался. Ее мать переехала в Канаду, и больше она о ней ничего не слышала.
Она была так несчастна в том интернате, что в одиннадцать лет попыталась покончить с собой. Связав петлю из трусиков, привязала ее к поручню душевой кабины и спрыгнула с края ванны. Перекладина не выдержала ее веса, сломалась, она упала на пол ванной и сломала запястье.
Отец был единственным, кто вернул ей волю к жизни.
После долгого разговора в больнице, когда она ждала, пока ей наложат гипс, он понял, как она была несчастна в интернате.
И он забрал ее домой.
Но не в их старый дом на пляже.
Новый дом был здесь, в каньоне. На одном из перевалов, которые тянулись между Голливудом и Бербанком. Несмотря на близкое соседство с мегаполисом, здесь был оазис спокойствия.
В каньоне не было других домов. Только их. Ее отец построил дом по собственному проекту. Он называл его "Убежищем". Дом был двухэтажным, построенным из кирпича. На крыше была огромная терраса, где ее отец часто жарил самые большие стейки. Здесь же он устраивал самые крутые вечеринки, о которых говорил весь Лос-Анджелес. Список гостей всегда был неисчислим.
Днем ее отец записывал музыку в собственной студии в подвале. И это была всем студиям студия. Джон Леннон, заглянув однажды, сказал: Боже милостивый, здесь можно разместить Лондонский филармонический оркестр и еще останется место для чертовых цирковых слонов.
Ветер вздохнул в деревьях, и Эйприл склонила голову на одну сторону. Поток воздуха проскользил по ее шее, взъерошивая волосы.