Черт возьми, у меня не хватает разума, чтобы понять, какую многоходовку он проводит не напрягаясь.
– Невероятно, – шепчу практически, – ты… ты…
Заглядываю в умные глаза мужчины, подаюсь вперед и Гун сам делает шаг назад.
– Урок жизни, Ярослава. Никогда ничего не проси и не предлагай торг… иначе, когда попросят, ты поймешь, что не готова исполнить свою часть сделки…
Накрываю лицо руками, тру сильно. Требуется несколько минут, чтобы понять, что именно палач сейчас провернул.
Отходит от меня, слышу, как откупоривает бутылку и наливает жидкость в стакан, отнимаю ладони от лица, стоит ко мне профилем и смотрит на картину, где изображен одинокий странник.
– Не позволяй отчаянию сломить себя, Алаайа, так можно наломать много дров. Сгоряча. Жизнь большая. Помни, что сделки с совестью слишком дорого обходятся. А теперь иди к себе.
– Ты ужасный человек.
Молча кивает, а я подхожу к нему и тяну за локоть, хочу, чтобы опять посмотрел на меня, понять его хочу.
– Каждый поступок имеет свою цену, – смотрит на меня сверху вниз, проводит пальцами по моему виску, цепляет прядку и заправляет за ухо.
– Мне кажется, я начинаю понимать тебя, Гун, во всяком случае уловила то, что ты мне сейчас показал.
– Иди к себе. Ярослава.
Опять отворачивается, подносит прозрачный бокал к губам, а я наблюдаю как при глотке кадык у него дергается.
Гнев нарастает как лавина. Дикая. Безумная.
– Я станцую для тебя.
Отнимает бокал, наклоняет голову к плечу, рассматривает меня отстраненно.
– Перестань относиться ко мне как к нашкодившему котенку! Я от своего слова не отступлюсь. А ты дашь мне позвонить домой!
Прищуривается, у нас взгляды скрещиваются подобно рапирам. Он давит, хочет, чтобы отшатнулась, убежала. Стою на своем. Мне большее нужно. Хочу его уважение, чтобы понял, что я не струшу, пойду до конца.
– Сегодня вечером жду тебя здесь. Не придешь, в твою комнату поднимусь я.
И такая решимость во взгляде, что я понимаю, если Гун поднимется, простыни окрасятся в алый на этот раз по-настоящему.
– Я приду… приду…
Шепчу еле слышно.
Разворачивается резко, выходит, хлопнув дверью, а я цежу проклятия, глядя на закрытую дверь, давясь рыданиями и понимая, что будь у меня в руке нож, я бы не сомневаясь вбила бы в его грудную клетку. Там сердца нет. Пусто… А я… я любви его хочу. Чтобы полюбил меня так же, как ту, по которой носит траур…
Поднимаюсь в свою комнату, занимаю себя книжкой, которую одолжила у Рении еще пару дней назад.
Смотрю на часы, наконец, иду в душ. Вода не помогает отогнать мысли, которые закручиваются в странный исковерканный жизненный путь Монгола.