— Сегодня я была! — вдруг перебивает Нона, и мне хочется дёрнуть подругу за руку, чтобы она молчала. — И на Истинные всегда прихожу!
— … а если даже их не пропускаешь, — продолжает Аврея, словно и не слышала возражения Ноны, — то молишься вполсилы, с таким видом, будто это вообще не важно и тебе даже неприятно находиться рядом с другими эдемами. Когда ближние молятся вместе, то так выражают своё доверие, уверенность в чистоте друг друга. Общие молитвы не по душе только тем, кому есть, что скрывать.
В моей голове мелькает мысль, что это не честно, ведь Нона действительно молилась утром вместе со всеми, а если уже кто и пропустил молитву, то это я. Нужно заступиться за подругу, просто ради справедливости, однако моя дерзость сворачивается в груди клубочком, стоит представить, как грозный взгляд Авреи обратится ко мне.
Пока я, склонив голову, пытаюсь собраться с силами, авгура уже называет другой аргумент, и с ним, в отличие от первого, спорить гораздо труднее:
— Ты грубишь ближним. Сегодня утром на Главной поляне я стала свидетелем того, как ты разговаривала с Шейлой.
Я почти различаю смешок Ноны, и мне ещё сильнее хочется дёрнуть её за руку, чтобы предупредить, какие последствия могут её ждать, ведь авгурам ничего не стоит вернуть ближних обратно и всё-таки устроить Народный суд.
— Шейла призывала хвастаться друг перед другом инсигниями, но вы учили нас, что это неправильно. Я лишь напомнила ближней о хороших манерах.
Нона права. На этот раз я всё-таки заставляю себя открыть рот и произнести, пускай и слабым голосом:
— Шейла начала говорить о своём будущем защитнике и комплементарных инсигниях, — взгляды всех авгуров сосредотачиваются на мне, но ярче всех я чувствую взгляд Авреи, опаляющий кожу, как Солнце в полдень. — Но Шейла говорила непозволительно сердито.
От Ноны расходятся волны благодарности и почти физически касаются моих плеч, но она слишком гордая, чтобы обменяться со мной хоть взглядом — сейчас, когда авгуры внимательно за нами следят.
— Это не оправдание, — отрезает Аврея, хоть мне кажется, что Шейлу всё-таки ждёт серьёзный разговор со старейшинами. — Нона, ты старше. Вы стояли в опасной близости друг от друга, так, будто собирались… подраться.
Столь жёсткое слово разрезает воздух, заставляя нас всех разом удивлённо выдохнуть.
— Это было бы недопустимо, — нарушает Гилар внезапно воцарившееся неловкое молчание. — Совершенно невозможно.
Его усмиряющий голос не выражает сколько-нибудь сильных эмоций — только призыв к благоразумию. Его замечание — это слова авгура, который всегда остаётся голосом совести и нравственным наставником.