Мужская футболка пахнет кондиционером после стирки белья. Она кажется очень тёплой, уютной.
Видно, что хозяин её часто надевает: футболка разношена и очень-очень мягкая. Я оставляю один из бра включенным, ложась под пуховое одеяло, думая о том, что впервые просто собираюсь лечь и поспать, не терзаясь болезненными воспоминаниями.
И я устала, жутко устала. Я чувствую себя столетней старушкой, стоящей на пороге смерти: трагические события подкосили мои силы и уверенность в себе.
В голове всплывают строчки из песни: «Весна подарит нам стимулы жить».
А я понимаю, что мне самой нужно придумать этот стимул.
Внезапно чувствую лёгкое движение со стороны двери. Прекрасно понимаю, что в комнате я уже не одна.
Владимир обходит огромную двуспальную кровать и внезапно ложится поверх одеяла.
В горле становится сухо, как будто самум, ветер пустыни, дыхнул мне в глотку жарким дыханием. Я настораживаюсь.
— Не дёргайся, Янина. Я просто…
— Просто не стоит, Владимир.
— Знаю. И я ничего не делаю. Я просто лежу поверх одеяла. И между нами — вот…
Владимир перекатывается на бок и протягивает руку в мою сторону. Кончики мужских пальцев замирают в нескольких сантиметрах от моего лица.
— Даже рукой не достать, — усмехается он.
— Да. И не надо доставать. Не стоит даже пытаться, прошу.
— Прошло очень мало времени, — говорит Владимир. — Потом немного полегчает.
Я прикусываю губу, не зная, что ответить на эти заверения будущего счастья. От них веет солнечным теплом, а мне кажется, что я увязла в иле на дне глубокого озера, куда не проникают лучи солнца.
— Для тебя мир летит в тартарары, а я не могу думать ни о чём другом, кроме того, что мне до безумия нравится жена погибшего брата, — тяжело вздыхает Владимир. — И это плохо. Аморально, порицательно, отталкивающе. Да как угодно, только не хорошо. Но это же есть. И ты об этом знаешь.
— Знаю.
— Нам было хорошо вдвоём. Тогда…
Владимир разглядывает меня, не таясь. В зрачках отсвечивает огонёк настенного бра, дрожит и пляшет от малейших движений головы.
— Да, ровно до того момента, как я узнала, что ты — это ты. Это было гнусно и подло с твоей стороны, Владимир. И лучше не напоминай мне о том происшествии. Потому что больше всего мне хочется убежать.
— Не надо, — просит Владимир. — Но теперь ты знаешь, что я до сих пор к тебе чувствую влечение. Это была лучшая ночь в моей жизни.
Долгое молчание вновь прерывается.
— В последнее время вы ругались со Славой. Он знал, что мы с тобой переспали?
— Нет, — обрываю я его. — Не знал. И теперь уже никогда не узнает. Ругались мы не из-за этого. Хватало многих других мелочей, досадных и назойливых. Но потом всё наладилось.