Шмакодявка (Бичуцкий) - страница 14

– У вас есть средства, чтобы возместить траты моего сына?

– Откуда, Ирина Алексеевна? Я хоть и неплохо зарабатываю, но больше двадцати миллионов евро для меня такая же фантастическая сумма, как и для вас.

– И куда же он такие деньжищи потратил, интересно?

– Скажем прямо, не на помощь бедным.

– Я и не сомневалась. И что же вы собираетесь делать?

– Я даже подумать боюсь о том, что кто-то узнает об этом. Но перед вами я буду откровенным и хочу сказать, что и моя судьба, и судьба моих детей и внуков находятся в ваших руках. Как решите, так и сделаем.

– То есть, если я решу обнародовать то, что вы мне сказали, то несчастными окажутся ещё какое-то количество людей? Я правильно думаю?

– Да, – коротко подтвердил адвокат.

– Ну, уж нет, Семён Семёнович! Хватит! И что же за мерзавцы придумали, что счастье в деньгах? Врут ведь, сволочи! Вот что мы с вами сделаем, Семён Семёнович. Говорить об этом мы с вами никому не будем, а поскольку эти деньги нам не принадлежат, то после вступления в наследство, я передам все эти деньги благотворительному фонду. Я не допущу того, чтобы от них пострадал ещё хотя бы один человек. Вас устроит такое развитие событий, Семён Семёнович? – спросила Ирина Алексеевна, обращаясь к адвокату.

Семён Семёнович, чувствуя, что опасность миновала, и его семья спасена, сидел и молча, по-мужски, плакал. Ирина Алексеевна, увидев это, тоже заплакала, подошла к Семёну Семёновичу, обняла его за плечи и принялась успокаивать как маленького ребёнка.

Так и хочется закричать на весь мир: «Люди! Где вы?» и услышать в ответ: «Мы рядом! Мы везде!»

Старшему брату, Мише, посвящается.

– Ну, ты посмотри на неё, а! Ты что же творишь, сука ты старая? – заорала Люська, открыв дверь в сарай. – Семён! – вновь закричала она. – Семён! Поди-ка сюда.

– Ну, чего тебе? – отозвался муж, подходя к сараю.

– Ты посмотри, что сотворила эта старая сучка. – сказала Люська, указывая куда-то вглубь сарая.

– Ну, чего ещё? – заглядывая в сарай, спросил Семён. Обследовав то, на что указывала жена, он пожал плечами, не выразив ни удивления, ни возмущения, и снова спросил:

– Ну, и что?

– Как что? – возмущённо спросила жена. – А кто мне всю плешь проел, когда я утопила щенят? – с не меньшим возмущением обратилась она к мужу. Относительно плеши она не выдумывала, но то, что причиной её появления был Семён, явно не соответствовало действительности. К своим сорока с небольшим Люська, которую когда–то в молодости называли и «Людой», и даже «Людочкой», превратилась просто в «Люську». Звали её так все, за исключением собственных детей, по нескольким причинам: со временем, то ли по причине нескончаемых забот и неудовлетворённости жизнью, то ли потому, что иначе и быть не могло, она из стройной и привлекательной девушки превратилась в какую–то совершенно непонятных форм ватную и не очень опрятную женщину, которая не знала в принципе, что такое терпение и, в особенности, молчание. Разговаривала она всегда, безотносительно того, был собеседник или его не было вовсе. Разговаривала с коровами, курами, собакой, небом, землёй, огородными растениями, камнями, вилами, то есть, абсолютно со всем, с чем она сталкивалась в жизни. Список её собеседников можно было бы продолжать до бесконечности, с которой она, впрочем, тоже непременно нашла бы, о чём поговорить. Хотя, можно было бы предположить, что вела она себя так по той причине, что её муж, Семён, был в этом плане её абсолютным антиподом, то есть, молчуном. Вытянуть из него хотя бы слово было большой проблемой не только в обычных обстоятельствах, но даже и тогда (имеются в виду стрессовые ситуации), когда любой другой человек обязательно что-нибудь, да сказал бы. Даже его сватовство было предельно кратко и необычно. Придя как-то домой к родителям Люськи с бутылкой водки, он, сидя за столом с её отцом и дождавшись её прихода, произнёс только два слова: