Борис знает, что нет, но желание взглянуть на фотографии сильнее…
Встряхиваю онемевшие пальцы правой руки, вцепившись в кота левой, словно в единственный источник хоть какой-то стабильности моей жизни.
Страх импульсами бьет кожу, но я сажусь и отпускаю кота, который остается находиться рядом с моими ногами. Спасибо, Витенька.
Старик, так и не представившийся, дожидается, когда я сяду ровно и достаёт папку. Он выкладывает её на кофейный столик между диваном, на котором сижу я, и собой.
— А где Женя? — вспоминаю я, уже нагоняя страху, что с ней могло произойти.
— У отца в больнице.
— Что с ним? — представляю я прокурора Усть-Горска.
— Сердечный приступ. Нам, старикам, надо быть осторожнее, — кривит губы незнакомец и наконец выкладывает передо мной фотографии.
Заглядываю в них только, когда их остается семь.
Господи, какая мерзость!
Сначала закрываю глаза, пытаясь сглотнуть тошноту, потом открываю снова и делаю вид, что мне плевать.
Только вот как утихомирить себя!?
Андрей, Виталий, Игорь, охранник, который видел меня голой, Толя, Шолохов… — все мертвые. Все в крови.
Тело покрывает дрожь страха, а затем я вскакиваю и бегу в туалет.
Меня рвет минуты три. Потом слезы ручьем заливают лицо, и, только потом умывшись, я выхожу к старику.
Объяснять: «мне ничего не надо».
Борис болен, если приказывает убивать тех, кто был мне какое-то мгновение дорог. А Иван болен, потому что следует приказам такого человека, как Распутин.
Мне нужно бежать, прямо сейчас бежать и найти способ исчезнуть.
— Понимаю ваше потрясение, — сомневаюсь. Ваш любовник психопат? — Неужели вы даже не догадывались?
— Я не хотела об этом думать, — честно признаюсь я, и меня снова пробивает на слезы. Женя говорила. Иван говорил. Но кто же знал всю глубину и кошмар ситуации.
— Как это удобно. Просто не думать. Многие женщины закрывают глаза на подобное поведение мужей всю жизнь. Хотите стать такой же?
Боже! Нет! Нет! Уж лучше бы Борис изменял мне!
— Это тот самый вопрос? — произношу пересохшими губами, еле их разлепляя, то и дело посматривая на фото. На самодовольное лицо старика поднимать голову не хочется.
— Нет. Вопрос в том, хотите ли вы стать по-настоящему свободной?
Легкие тут же сжались, как от нехватки воздуха. Мечты. Мечты. Свободна. Настоящая и такая призрачная. Два года находясь в страхе, встретив Бориса, я практически сама кинулась ему на шею. О какой свободе может идти речь.
— Для этого Борис должен умереть, — осознаю я вслух и тут же вскакиваю. Так вот они здесь зачем. — Нет, никогда! Я не убью его!
— И не надо, — поднимает он руки в успокаивающем меня жесте. — Надо сделать так, чтобы он сам от вас отказался.