— Нина, — останавливает меня Борис, держа руками плечи. — Ты не в себе. Сейчас доедем домой и там…
Дом. Смешно. Это оттуда меня выкинули в снег как шавку?
И да, да, да! Я понимаю, что он защищал завод. И сделал бы все, чтобы его отстоять. Даже, если потребуется, подложил бы меня под толпу.
— Мне холодно, — стучу я зубами, изображая обморожение, а на деле лишь жар, что скопился в одном конкретном месте. И чтобы у Бориса не осталось сомнений на счет моих намерений на ближайшие пол часа, я стекаю ему в колени, окончательно оголяя огромную, увитую венами плоть. Она, как и всегда, идеально легла в мою руку. Она идеально мне подходит. Так же идеально, как не подходит мне ее владелец.
Смотрю в затуманенные похотью глаза. Борису уже не важно, что я стою коленями на полу или что могу замерзнуть. Сейчас он погружен в созерцание того, как близко мои губы от заветной цели. Как горячее дыхание опаляет кончик. И совсем дуреет. Когда я достаю язычок и скольжу вдоль всей поверхности. Сначала вершину. Потом ствол. Обвожу каждую вену, ощущая, как пульсирует член. Слышу, как задыхается хозяин. А не случится ли у него сердечный приступ, когда я толкну его корпус к стене, заберусь сверху и просто сяду на член.
Борис меняется в секунду. Из приличного, педантичного дельца он становится животным, что причиняет мне боль, сжав обе ягодицы руками и умудряясь толкаться так, как никогда, глубоко. Так резко, что у меня случается приступ паники, что это никогда не закончится. Потому что Борис не собирался останавливаться. Трахал и трахал, словно восполняя все те дни и недели, что не мог себе этого позволить. И воспоминание о том, что о плане знали чуть ли не все, кроме меня, замедляют взрыв вулкана. Ему не требуется тушение. В нем нет огня. Внутри кончается запал, и я становлюсь просто куклой, в которую вдруг вливают приличное количество спермы.
Борис продолжает дергаться, прижимать меня к себе, пока вдруг не осознает.
— Ты обижена, и не можешь кончить, — какая проницательность. — Все будет нормально. Теперь нам ничего не угрожает.
«Кроме тебя», — думаю, а вслух же произношу.
— Я хочу уехать к родителям.
Борис ведет машину, напрягает челюсть, бросая взгляд на мои дрожащие пальца.
— Нет.
Это слово становится катализатором. Меня накрывает пеленой ярости, и я начинаю лупасить Бориса со всей силой и дурью, что во мне имеется.
— Да, как! Как ты можешь! После всего, что сделал, отказывать мне хоть в чем-то?!
— Ладно! — орет он, отталкивая меня, как раз, когда в нас чуть не врезается машина. — Психованная. Завтра поедешь…