– Может, ещё и женишься на ней? – интересуется, рассматривая меня сквозь хрусталь и заметно подтаявший лёд в своём стакане. – Детишек нарожаешь, в супермаркет станешь по субботам ездить, баб разных перестанет трахать? Такой жизни захотел, да? Это же уныло.
– Кто-то, похоже, мне свои собственные страхи приписывает, – усмехаюсь, допивая свою безалкогольную муть, и заказываю себе чашку двойного эспрессо.
Время близится к восьми, и бар постепенно наполняется желающими нажраться в хлам и найти на жопу приключения. Надо ехать домой, но Ванька заказывает ещё порцию виски. То ли тоже решил упиться, то ли задница без приключений томится.
– Ты Оксане так и не сказал, что это не моя квартира? – как бы между прочим интересуется Ваня и смотрит на меня искоса.
– Она Ксения, придурок. Но нет, пока что она ещё твоя.
– Как неожиданно я квартирой обзавёлся, – скалит идеальные зубы, закуривая. – А если серьёзно, зачем затягиваешь и врёшь?
– Просто повода сказать не нашлось. То одно, то другое.
– После секса говори, – поучает, включая режим строгого руководителя, которые на все вопросы знает правильные ответы. – Тогда есть шанс, что тебя не пошлют на хер, афериста эдакого.
– Да скажу, конечно, – отмахиваюсь, понимая, что он отчаянно прав. – Всё время как-то не до этого было.
– Так много трахаетесь, что поговорить некогда? – Ваня явно настроен сегодня сводить любую фразу к сексу. Озабоченный.
– У тебя бабы, что ли, давно не было? – Я помешиваю кофе в белоснежной чашке, всматриваюсь в узоры на пенке, а Ваня смеётся. – Не только это. Ещё её родственники удовольствие доставляют, сестрица-невсебяшка, Ксюхин бывший какого-то хрена нарисовался…
При мысли об этом козле и его букетике, кровь снова норовит вскипеть. Трудно удержать себя в руках, когда сто́ит вспомнить его рожу, так сразу плохо делается. Я ведь не врал: на самом деле, готов его нежные ручки под самый корешок вырвать, чтобы не в чем было цветочки таскать. Без рук-то у него хрен выйдет, разве что в зубах. Но и их можно выбить, было бы желание.
– Бывший – это хреново, – философски замечает Ваня, будто бы я сам этого не понимаю. – Ещё что-то есть? Это же не всё?
Какой проницательный, зараза.
– В качестве десерта – моя мать.
Перечислив наконец всё, что грозовыми фронтами нависло над нами, мне становится немного проще. Словно от груза тяжёлого хоть частично, но избавился.
– Маргарита не успокоится никак? – мрачнеет Иван, а взгляд напряжённый, пытливый, а напоследок выплёвывает: – Стервятница.
Мы с Ванькой во многом разные, но в одном точно сходимся: моя мать, как бы это ужасно ни звучало, нам обоим не по вкусу.