Эти мысли странные, совсем непривычные, и я пытаюсь отогнать их, но в этот момент мне слишком тепло, чтобы впускать в разум повод для беспокойства.
– Тебе всё-таки жарко, – заявляет тоном, не терпящим возражения, и плавным жестом снимает куртку с моих плеч.
Одно движение, всего одно и куртка упадёт на пол, но я ещё держусь за иллюзию своей независимости и, наверное, со стороны выгляжу глупо. А, чёрт с ним!
– Вот так, – бормочет, когда я расслабленно опускаю руки, и стягивает кусок кожаной тряпки, и бросает её на стул рядом с сервированным столиком. – Спорит она ещё со мной, настаивает… я, между прочим, твой начальник.
– Угрожаешь? – Я снова кладу руки на его грудь, а кожа под шелковистой тканью чёрной рубашки очень горячая.
Может быть, у него температура? Или здесь действительно жарко? Я не понимаю, потому что мой теплообмен, кажется, нарушен окончательно и бесповоротно – то знобит, то в жар бросает.
– Угрожаю? Боже упаси. Лишь предупреждаю, – усмехается и крепче сжимает руки на моей талии. Впрочем, дистанцию сохраняет, не тискает и не переходит границ дозволенного.
Уже хорошо. Так я хотя бы смогу сохранять видимость хладнокровия.
– Ай-яй-яй, Роман Александрович, – осуждающе качаю головой и хмурюсь слегка. – Нехорошо, пользуясь служебным положением, новых сотрудников запугивать.
– А кто тебе сказал, что я хороший мальчик? – Наклоняется ниже к моему уху, и его голос льётся в меня журчащей рекой.
– Ты со всеми своими сотрудницами танцуешь под блюз в полумраке?
Рома молчит, глядя на меня сверху вниз, а наш танец длится, плавный и на удивление гармоничный.
– Ревнуешь? – усмехается, блуждая сильными пальцами по моей спине, рождая толпы мурашек размером со стадо носорогов.
– Пфф, – фыркаю, отворачиваясь, и фокусирую рассеянный взгляд на саксофонисте.
Ему лет сорок, он строен, если не сказать субтилен, а седина в волосах серебрится в мягком свете, падающем на сцену. В маленьком зале потрясающая акустика, и звук отражается от стен, преломляясь, и становится почти живым организмом.
– Тебе нравится здесь? – отвлекает от размышлений голос Романа, а я киваю.
Нет смысла притворяться, и Рома удовлетворённо улыбается. Его кожа в странном освещении зала кажется золотистой, а лицо на этот раз тщательно выбрито. Литвинов вообще совсем другой сейчас, вовсе не похож на того дурашливого мужчину, с которым мы сидели у обочины. Сегодня он другой, сегодня другая я.
Я не знаю, куда это всё заведёт. С наступлением рассвета мы превратимся в сотрудников, между которыми тысяча табу. Нагромождение из служебных обязанностей, деловой этики, прошлого и настоящего, но сегодня мы оба немножечко не те, кем были ещё утром. Будто бы в полумраке растворяется всё, кроме пронзающего насквозь электричества.