— Скажи, что любишь, — хриплю в ее маленькое ушко, вытягивая мочку зубами. И одновременно вхожу с протяжным стоном.
— Люблю… — толчок. Останавливаюсь.
— Еще…
— Люблю… Люблю… Люблю…
Ее стоны сливаются со словами, с толчками, с нашими дыханиями. Маленькие ладошки хаотично скользят по моему телу, цепляются за кожу. Эти мгновения самые лучшие на свете, самые желанные. Самые прекрасные и самые запоминающиеся.
Наша близость — прямое доказательство нашей любви. Настоящей, не поддельной. Без игры на публику.
И мы практически одновременно кончаем в этой агонии. В страсти. В нашей любви, которой нет начала и конца.
Скорость. Мало скорости. Мало движения. Кажется, что везде пробки, хотя на деле лишь небольшой затор у светофора на набережной. Мчусь, как ненормальный. Объезжаю тормознутых придурков, нарушаю правила. Мчусь к ней. По быстрому звонку.
— Олежа, я в больнице. Приезжай скорее.
Больше ничего не стал слушать, только адрес. Дрожащий голос в трубке тут же навел тысячу и одну причину, почему моя малышка оказалась там. Приступ. Их так давно не было. Ева соблюдала диету, вела правильный образ жизни, с сексом не перебарщивали, хоть и дико хотелось.
В последние дни она часто жаловалась на плохое самочувствие. Но это было приближение месячных, а не чертово обострение! Неужели перенервничала на сессии? Блядь! И этот ветер майский ни хрена не успокаивает. Дует в лицо, когда паркуюсь у какой-то старой больнице у черта на куличиках. Нашли куда мою девочку привезти.
А ведь не хотел ее отпускать. Из-за своих капризов не хотел, но понимал, что учеба важна для моей малышки. Лучше бы проявил свой эгоизм.
— Ева! — влетаю в палату, наплевав на присутствие доктора.
— Олежа… — она смотрит на меня… испуганно? Не понял. Говорит нормально, голос неслабый, лицо чуть бледноватое, но не такое, как во время приступа. И трупом не кажется.
— О, здравствуйте, Олег Дмитриевич, — произносит мужчина средних лет в очках и маске. — Я так понимаю, вы…
— Что с Евой?
— С ней все в порядке, если можно так сказать.
— В смысле?
— Она беременна.
Вашу ж мать…
Это первое, что вырвалось в голове. Хорошо, что не в слух. Хорошо, что не смотрю на свою малышку, которая наверняка ждет хоть какой-то комментарий.
А я не могу его дать…
Не знаю, что чувствую. Все эмоции смешались воедино. Страх, радость, отчаяние, злость, ярость. И теперь они превратились в ничто. Сделали из меня безэмоциональное существо, которое должно сейчас улыбнуться и обрадоваться этой новости.
А я рад?
Откровенно говоря, я думал в последний раз о потомстве зимой на приеме у доктора. Она говорила, что вероятность зачатия повысился, но я не думал, что почти через полгода Ева забеременеет. От меня. Сомнений не было в отцовстве.