— Яичницу спалила, — говорю спокойно и выкидываю остатки черной гнили в мусорное ведро. Тут же теряю остатки его тепла, но они вряд ли как-то помогли мне. Лед так и не растаял.
— Ничего, сделаем еще.
И снова улыбается. Как же я ненавижу эту наигранность! Горю желанием вырвать ее с корнями, лишь бы больше не притворялся.
— Олеж, я не…
— Нам нужно покушать, — произносит более убедительно.
— Ну ладно, — равнодушно пожимаю плечами и облокачиваюсь о тумбу. А когда-то давно я запрыгивала на нее и наблюдала, как Олег в редкие дни готовил завтрак. Сейчас и желания нет прыгать, да и настроения тоже. Мебель испорчу.
Под моим почти внимательным взглядом он готовит омлеты с помидорами. Пахнет, наверное, вкусно. Я разучилась различать запахи. Барьер мешает. Какой? Неважно.
— Надеюсь, тебя не нужно кормить, как маленькую? — он приподнимает русую бровь. И снова улыбается! Сука!
— Нет.
К блюду не притрагиваюсь. Пытаюсь вилкой отломить кусочек, попробовать, но руки не слушаются, аппетита нет. И желания. Последний раз ела вчера и то с ложечки. Не зря Олег спросил о кормешке.
— Ева.
— Что?
— Съешь омлет. Я зря старался, по-твоему?
Снова улыбаешься? Серьезно, блядь? Опять? Да сколько можно? Думаешь, не вижу фальшь в твоих глазах? До невозможности злит. Он злит.
— Не могу…
— Что не можешь?
— Не могу я есть, не могу ходить по дому, где все напоминает о малышке, не могу эти стены видеть, дождь, солнце! — вскакиваю и нависаю над ним, облокотившись о стол. — На тебя смотреть не могу, когда ты фальшиво улыбаешься! Делаешь вид, будто ничего не случилось, а мне хуево вот здесь! — стучу кулаком в грудь. — Но тебе же насрать, да, раз ты изо дня в день издеваешься надо мной своими шуточками и улыбочками!
— А теперь послушай меня, — в считанные секунды Олег оказывается передо мной и дергает за локоть. Мы стоим слишком близко, дыхания борются друг с другом быстрыми и тонкими потоками сквозь напряженные ноздри. — Не тебе одной плохо. Я чуть не сдох, когда ты лежала в операционной. Ты чуть не умерла, понимаешь?
— Я не удержала ребенка, Олеж! Не удержала…
Чувствую, как по щекам стекают маленькие влажные дорожки, как голова автоматически опускается вниз, лишь бы не видеть его суровое лицо. Разозленное. Не сталкиваться со льдом в его глазах. С таким же, как и у меня в груди. Однако сильные пальцы, схватившие меня за подбородок, не дают этого сделать.
— Мы оба виноваты, — чеканит он по слогам, будто я так лучше пойму. — Этот период пройдет, мы снова попробуем, когда захотим. У нас еще будут дети, я не так безнадежен.