Ну да ничего, утром я по поводу своей бедности не слишком печалюсь. Вот по вечерам, особенно если я по какой-то причине один, без женщины или сына, аскетический облик квартиры частенько наводит тоску. Спасибо дорогим женщинам, они, каждая на свой лад, пытаются украсить мой суровый дом. Одна подарила красивое зеркало, другая – покрывало, третья – кухонную полку.
Вот и Маринка вчера принесла теплый коврик для ванной комнаты. Другое дело, что заботилась она не только обо мне, но и о себе: пол-то кафельный, холодно, зябко нежным женским ножкам…
Марина была вчера особенно ласкова. Она взрослеет, становится настоящей женщиной. Казалось бы: что тебе, старому дураку, нужно ещё?
Не знаю.
Когда мы выбираем себе половину, логика, если употребить рекламный язык, – логика отдыхает. Далеко ходить не надо: когда мы с Мариной предаемся любви – кажется, всё замечательно. Мы походим друг другу, она в восторге от меня, мне хорошо с нею. Так в чём же дело?
Какой-то малости недостает. Я не могу с нею забыться. Даже в самые напряженные, самые восхитительные мгновения, когда мы приближаемся к вершине, – я не могу забыться, расслабиться полностью, уйти с головой в этот омут животного наслаждения. Я отдаюсь страсти – и одновременно замечаю, запоминаю, слышу всё: как моя женщина повернулась, как застонала, как закусила губу; вот загудела вода в трубе, вот взревел автомобиль за окном…
В этом есть что-то неправильное, что-то ненормальное. Вот в твоих объятьях, в твоем обладании, в твоих грубых руках – прекрасная женщина. Она, как говаривал наш лучший поэт, в восторге, в упоенье, она вся отдалась твоей воле, она повинуется каждому твоему движенью, она принимает тебя с наслаждением и радостью, тело её здесь, а душа на седьмом небе. Ты ощущаешь каждое трепетанье её доверчивой плоти, но ты – ты холоден душой. Тело твое наслаждается – душа хладнокровно наблюдает. В общем, ужасно.
Мне, наверное, не повезло в жизни. Я знаю, что между мужчиной и женщиной всё может происходить по-другому.
Я не люблю высоких слов. Я им не верю. Не успеют они, как имел в виду другой поэт, изречься, как уже становятся ложью. Чем старше, вернее, старее становишься, тем осторожней используешь слова. Попросту говоря, вступив в пятый десяток, иногда самому себе я способен признаться, – но только самому себе и не вслух, а мысленно! – чего я ещё хочу от жизни.
Я хочу, чтобы женщина, которую я люблю, – любила бы меня. И наоборот.
Это просто. Очень просто. Как дважды два – четыре.
Но у меня есть подозрение, что не достанет остатка моей жизни для исполнения этого желания.