Вот Марина любит меня. А я?
Я вспоминаю, как она уходила. Ей нужно бежать за дочерью, дело идет к полуночи, она оделась и стала, ждет. Я изобразил полудрему, носом в подушку, поперек постели, – мол, умаялся в любовных забавах, сил нет.
Сквозь прищуренные веки я наблюдал за ней. Ей очень хотелось, чтоб я встал, оделся, проводил её – проводил до самого дома, – хоть там и идти-то пятьсот метров, пять минут. Ей очень нравится ходить со мной под руку, разговаривать со мною у всех на виду, смеяться, что-нибудь поправлять в моей одежде и всё такое прочее. Она всеми возможными способами стремится сделать нашу связь публичной, она не боится этого, наверное, потому, что это означало бы: я по-настоящему в неё влюблён, оценил её, такую молодую и красивую, и готов ко всему, – то есть к женитьбе.
Но я спал, вернее, делал вид, что сплю, и она не решилась меня потревожить. Она любит меня, мерзавца, заботится обо мне. Может быть, она инстинктом почувствовала, что я не пойду, обижу её, – и сделала вид, что так и должно быть.
Мне жаль женщин, я их всех жалею. Где-то я прочитал, в каком-то советском романе, как герой-офицер, пришедший с войны, всё время появлялся с какими-то невидными, некрасивыми женщинами. Его спросили: почему? Ведь сколько красавиц сохнут по тебе, сколько их, после войны безмужних, готовы на всё для тебя… почему?
Он ответил, что красавицы найдут кого-то в конце концов, а что делать некрасивым, им-то кто даст хоть малый кусочек любви?..
У меня недостаёт мужества – помогать некрасивым женщинам, но я этого парня хорошо понимаю. Жизнь жестокая штука, женские души плохо приспособлены для нашей жизни. Я пытаюсь помочь им всем, на кого хватает моей нежности.
Её, нежности, во мне осталось немного, я уже не могу любить женщин всей душой. Я люблю их половиной, четвертью души – и, оказывается, для многих и этого – довольно, чтобы быть счастливой. Я не помню, чтоб за последние годы я кому-то признался в любви – язык не поворачивается. Когда это случилось в последний раз? Может быть… не помню.
Словом, постояла Марина и ушла, сказав что-то на прощанье. Я заснул, на славу выспался, и вот лежу теперь, гляжу в потолок и наконец-то даю себе волю: подумать над тем, что сообщила мне Марина.
Видите ли, мэр зовет меня сегодня в полдень на совещание. Подумать только – совещание! Как будто я клерк из мэрии. Любой российский градоначальник искренне уверен, что все жители города – если уж не прямые подчиненные, то являться по первому зову обязаны.
Мэр зовет меня обсудить подготовку к его новой избирательной кампании. Понятно. Это хорошо. Выборы дают возможность нашему брату-телевизионщику выжить или укрепить свое материально-финансовое положение (для тех, кто выжил). Это всё понятно и неинтересно.