– Они мои госпожи, к тому же почти все из них добрые.
– Может быть, – произнесла Гайдэ, – только они столпились… и всё глядят пристально, а их главная так важничает.
– В гареме редко что-то происходит, оттого госпожам и скучно.
– Верно… в гареме, – голос её дрогнул. – Что я развела с тобой разговоры? Можешь идти!
Кирго поклонился, словно французский маркиз, и медленно вышел. «Привыкнет» – думал он. А Гайдэ тем временем удивлялась своей ненужной откровенности по поводу гарпий. Но чему тут удивляться, ведь в новом месте мы сразу стремимся найти родственную душу, высказать ей все наши печали и радости, и находим ее, так или иначе.
Уже смеркалось. Зажгли факелы, засветили лучины. Со стороны мечети отзвенели тяжёлые звуки. На двор вынесли стол, стулья, кресла и всю иную необходимую утварь. Кухарка Милима обыкновенно суетилась больше всех. Кирго помогал ей старательно, а Малей делал вид.
Всё было готово. Девушки собрались вместе и уже трапезничали. Не было лишь одной, и она появилась опять в чадре. Все посмотрели на неё, как на дурнушку, и решили, что она попросту не поняла суть мусульманского обычая, так как была чужестранка. Лишь некоторые угадали в её действиях протест. Чадра мешала Гайдэ есть, стесняла движения, стягивала тело и не давала свободу. Веяло прохладой, а потому жары от чёрной ткани уже не чувствовалось. Но косые взгляды и неловкость движений не останавливали Гайдэ. Она ещё больше горячилась, как ребёнок, который чтобы наказать родителей отказывается от сладостей.
После ужина кто-то отправился в купальню, кто-то играл на дудуке (армянской флейте), кто-то разговаривал. А Гайдэ ушла в покои, легла на своё ложе прямо в чадре и молча смотрела в потолок. Ни тоски, ни жалости не чувствовала она. Клетка только захлопнулась, и чудилось, будто ничего не изменилось. Чёрная ткань в ночном свете смотрелась угрожающе; к тому же покалывала нежную девичью кожу. Но дева оставалась непреклонна: «Буду спать в чадре… и завтра в ней буду», – думала она.
Неожиданно над ней раздался голос: – Эм, привет, знаешь, меня зовут Гайнияр.
Она подняла голову.
– А тебя зовут Гайна, да ведь?
– Гайдэ.
– Ах, ну значит, я не расслышала. Ты протестуешь с чадрой, это я понимаю. Да что там? – Гайнияр запнулась, её полное тело неловко качнулось под светом лампы. – Ты ведь знала, куда ехала. Да и сама ехала. Ты издалека? Сколько тебе лет? Ну…
Гайдэ угадывала на что отвечать. Встав с ложе, она прошлась по комнате. Гайнияр невольно наблюдала за ней, будто силясь разглядеть какое-то чувство.
– Я из Греции, – начала Гайдэ. – Лет мне восемнадцать. И да, я знала, куда ехала, ты права. И сама поехала. А всё же на сердце нелегко.