– А как же господин? – простодушно крикнула Мусифа.
Гайдэ махнула рукой.
– Он любит нас как вещи. То есть любит сам себя, за то, что мы у него есть.
Гайнияр погрозила пальчиком в воздухе: – А как тебе надо?
Гайдэ села опять на своё ложе, скрестила ноги в лотос и призадумалась, подняв чудные обсидианы глаз на люстру, от чего прожилки стали белее самого дорогого жемчуга, а по зрачкам пробежали огненные блики.
– Я хочу, чтобы тот, кто меня любит, сделал для меня всё на свете, даже пожертвовал жизнью. Хочу точно знать, что нет для него ничего дороже.
Мусифа мечтательно вздохнула, перевернулась на спину, свесив хорошенькую головку вниз с ложе. Гайнияр положила ладони одна на другую и молча смотрела на них. Кирго сидел затаившись.
– О, как глупо будет прожить жизнь и не полюбить – произнесла Гайнияр с сожалением.
– В жизни длиною в полвздоха не планируй ничего, кроме Любви… так сказал Джалаладин Руми, турецкий поэт – молвил Кирго, поймав на себе томный взгляд Гайдэ.
– Не знала, что ты читаешь такие книги – говорила она.
– Когда-то давно, когда я учился читать, у одной из наложниц была книга Руми, и она обучала меня. Она очень любила его стихи и каждодневно их перечитывала – отвечал он, улыбнувшись.
– Хорошая она была, – начала Гайнияр, – А где же она теперь?
– Умерла.
– В гареме? – с сожалением вопрошала Гайдэ.
– Да. Роды.
– Печально. Всю жизнь читать о любви и ни разу её не испытать.
– Кто знает… – хотел что-то сказать Кирго, но замолк.
– Зато в гареме много еды и золота, – громко начала Гайнияр, стремясь развеять тяжелые мысли, – скоро будет день покупок! Пойдём на базар! Будем выбирать себе ткани, платья, украшения там разные!
Гайдэ уже не возражала и молча сидела, облокотившись на деревянную перегородку.
– К тому же нас охраняют от разных опасностей, – добавила Мусифа, – вот, Кирго, например, вора поймал.
– Расскажи, Кирго! – подхватила Гайнияр, хлопая ладошами по своим полным налитым бёдрам.
Кирго мельком взглянул на Гайдэ, – Да ничего такого, – начал он, стремясь как можно правдоподобнее скрыть собственное бахвальство и сыграть безразличие, будто для него это безделица. – Я, как всегда, ночью обходил дом, вижу силуэт, окликнул его, а он достаёт кинжал. Удар. Я уклонился… ещё… тут я попал в него, он упал.
Мусифа мило вздыхала, выпучив глазки от картины, представлявшейся её воображению. – Ты же мог погибнуть! – не выдержала она, и ресницы её увлажнились.
– В ту минуту я не думал. А потом уже… утром, когда проснулся; мыслю, что вчера мог умереть. Также бы солнце встало, птица запела, и ничего бы не изменилось.