– Ох уж эти восточные нравы, – повторяла Гайдэ, переводя тему, – дикость и только.
Асира царственно восседала на кресле, перебирая пальцами в воздухе. На каждом из них блестело кольцо с драгоценным камнем. Она вопрошала едва заметно, – А что в них плохого? – тут дева декорация некстати захихикала. Асира, не обращая внимания, продолжала: – Взять хотя бы нашего господина: ещё красив, в постели вполне сносен, хоть и эгоистичен порой… – тут дева декорация некстати перестала хихикать, а остальные девы наоборот слабо засмеялись. – А всё же мы в достатке, у нас много украшений, пищи, одежд. Он даёт нам всё, хоть мы лишь его наложницы, – заключила она менторским тоном.
Глаза Гайдэ двумя углями впились в Асиру. Было странно, ведь генералы старались пренебрегать друг другом. – Пускай он даёт нам всё! – зазвенел голос гречанки, – я не хочу принадлежать. Я хочу быть равна.
«Какая глупость» – загудели девы декорации.
– Вы ведь тоже этого хотите! – поддерживала Гайнияр.
Асира слегка вышла из терпенья: – Зачем мне хотеть того, чего никогда не будет? Оставались бы в своих Итаках, жили бы всю жизнь в глиняной халупе и каблучили крестьянского дуралея. А здесь, в этом восточном мире, тем более на положении наложницы, даже не жены; такому не бывать, а значит, и хотеть этого не зачем.
Мусифа со вздохом вскрикнула: – И всё же было бы здорово! Как было бы замечательно!
– Тебе легко так говорить, Гайна, – отозвалась Жария небесным громом, – Ты на особом положении.
– Да! – тут же, как по волшебству, подхватила дева декорация с пухом над губой, глаза у ней посмотрели раскосо; и бородавка на щеке некстати почернела в солнечном свете, – Ты, Гайна, любимица Сеида. Тебе ещё можно говорить о равенстве, а что тем, кого природа не так одарила.
Толстушка Гайнияр хотела вновь защитить подругу, но внутренне сама почувствовала справедливость упрёка, хотя, причём тут справедливость, если и сама она была не столь красива, имея в душе похожую претензию.
– Ведь есть же и другие качества кроме красоты…– начинает Гайдэ.
– Но не за них ты получаешь лучшие подарки, – перебивает её Жария.
– У нас у всех прелестные украшения – простодушно изъясняет Мусифа, приложив пальчик к розовым губкам.
– Просто кто-то завидует – не выдерживает Гайдэ.
Жария ждала этого упрёка. Он был очевиден.
Да, Жария завидовала Гайдэ, но не потому что любила Сеида. Даже не потому что была тщеславна или жадна до драгоценностей. Она, может быть, не меньше Гайдэ тяготилась жизнью в гареме; те же мысли о свободе теснили её грудь, но не с кем было их разделить, и она решила, что пусть она несчастна, а даже в печали будет первой.