Кирго понял, что всё это время был одинок. Что и Гайдэ, и Гайнияр, и даже Мусифа предпочли бы ему кого-то другого. Что все их разговоры, веселье, радость – всё было лишь от скуки, от отсутствия альтернативы. И никто в целом мире не мог понять его горя, его ненависти к чужой любви и чужому счастью. А кто говорит, что ненавидеть счастье любимых нельзя, тот верно никогда не становился для него пьедесталом, не жертвовал собой. Чужое счастье скучно нам, как добродетельный роман, а своё счастье казалось Кирго химерой. Да и на что одинокому счастье, ведь его нужно с кем-то делить.
В голове роились воспоминания о Гайдэ, о её внимании, о её ласковости, о дружбе, на которую он согласился, боясь одиночества.
«Боже мой, как же мог я это думать? – Вопрошал евнух у степи. – Как же мог я быть так слеп, когда уже всё взято другим, всё не мое; когда, наконец, даже эта самая нежность ее, ее забота, ее любовь… да, любовь ко мне, – была не что иное, как радость о скором свидании с ним».
И степь отвечала горьким молчанием. И пустота пейзажа: пустыня, остывающая во тьме; тундра без деревьев, без жизни; показалась такой чуждой, такой далёкой, что Кирго побежал вперёд, надеясь встретить на пути хоть что-то кроме маленьких спутавшихся кустарников и серо-жемчужных камней. В темноте он упал, порвал шаровары, ободрал локти, взвыл, встал, хотел найти море, но не помнил где оно. Наконец сел на землю, оглянулся; слабый свет города доносился из-за холма.
«Зачем со мной всё это случилось? Почему меня похитили, привезли в чужой край, будто ручного зверька? Я бы мог жить другой жизнью: пахать землю или охотиться, иметь семью, детей. А вместо этого…».
И небо без звёзд не ответило ему.
«Почему Аллах так жесток? Чего он хочет от меня? – Кирго уткнулся носом в землю так быстро, что ещё немного, и он проломил бы себе череп, – И ведь я не знал печалей, пока не встретил её. Жизнь моя была жалкая штука, но без страданий; что же, ему было мало изуродовать меня и сделать рабом, так он ещё и решил восстановить меня против моего рабства, заставить презирать себя и восхищаться чужой неведомой душой». Он запустил руки в какие-то коренья и с силой выдрал их вместе с землёй. Луна всю ночь пряталась в чёрной туче, поэтому никто не мог его видеть. А если б увидел… каким жалким он бы показался этому случайному свидетелю. Люди порой кажутся жалкими даже друг другу, какого же богу любоваться на нас?
Но немое рыданье смолкло. Ни росы, ни свежего ветра нет в тех краях, потому Кирго ощутил лишь холод ночной пустыни. Он заговорил вслух: