Поочерёдно все покидали отцовский кабинет. Последним вышел я, обескураженый исходом этого поединка, и не менее потрясенный поступком Фреи. Уже возле одного из библиотечных помещений, отойдя на приличное расстояние от кабинета короля, порывисто обнял двоюродную сестру. Она тихо рассмеялась, и мы закружились под украшенной цветами аркой.
— Я так боялась! — Выдохнула она, отдышавшись. — До последнего не знала, сработает или нет.
— Спасибо тебе! Кто знает, что было бы со мной, если бы не ты.
Я искренне обнял Фрею ещё раз, и только сейчас увидел за её спиной приближающуюся фигуру королевы. Несколько секунд мы смотрели друг на друга: я — презрительно, она — ненавидяще. Здравый смысл подсказывал, что после случившегося в королевском деловом корпусе она больше не осмелится в открытую нападать на меня или Мэрит, но, почему-то, именно в этот момент мне стало страшно. Королева подошла ближе и оттолкнула девочку от меня: — Исчезни.
Фрея, испуганно пискнув, скрылась в веренице служебных ходов, прятавшихся за ближайшим гобеленом. Разозлённая женщина грубо схватила меня за подбородок. Я попытался отвернуться, но она держала крепко.
— Войну начал ты, маленький паршивый щенок, — прошипела королева, — и это твоя последняя победа надо мной. — Сейчас её глаза казались чёрными, как проклятые бездонные колодцы.
— Если я ещё раз увижу твоих сыновей возле своей сестры, — прошептал я в ответ, и она очень хорошо меня слышала, — то одним носом дело не ограничиться. Ты меня поняла? — с силой оторвал её когтистую руку от лица, и нарочито медленно направился в противоположную сторону, хотя сердце колотилось так, что хотелось бежать без оглядки.
Следующим утром Его Величество короля Густава фон Хольберга нашли в постели мёртвым.
Глава 4. Перекрёстки
Хелена
Прошло несколько дней с маминого побега, и отец почему-то был исполнен надежды, что она скоро вернётся.
— Помяни моё слово, Хелена, — отец поливал свои радужные тюльпаны. — Такая любовь, как у нас с твоей матерью, бывает раз в никогда. Она не сможет долго выдержать вдали от меня.
Я еле сдерживалась, чтобы не пристукнуть его кухонной лопаткой. Если бы мать его на самом деле так любила, это выражалось бы в совершенно других поступках. О какой любви можно говорить в нашем случае? Разве что о той слепой, безудержной любви, на которую способен папа.
— Ты, доченька, такая молодая, зелёная. — Он ласково погладил меня по голове, оставляя на волосах следы песка. — Настанет день, и ты полюбишь — сильно полюбишь. Тогда ты меня поймешь.
— Ой паааапа, — я закатила глаза. — Мне не нужны всякие сомнительные любови, у меня есть Ривал. С таким другом, настоящим товарищем, никакие кавалеры не выдержат конкуренции.