— Хочу быть увереной, что смогу помочь тебе отсудить у Эрнестины королевство, когда придет время. Да и Шпицберген, если она вздумает прибрать к рукам и его.
Мы одновременно посмотрели на карту, разложенную на столе. Архипелаг манил королеву как ребёнка шоколад, но она ничего не могла поделать с завещанием королевы Офелии. Её юристы разобрали его побуквенно, безрезультатно. Мэрит значилась наследницей при управляющем регенте, который проживал на Шпицбергене не покидая его, и личность которого была неизвестна. Эрнестина однажды слетала туда, пылая желанием разоблачить самозванца, однако очень быстро вернулась и заперлась отцовском кабинете на несколько дней. Все расспросы не дали результатов — королева сначала долго собиралась с мыслями, словно и вправду хотела что-то рассказать, но всякий раз отказывалась признаваться, и говорила лишь:
— Поживи ещё немного в спокойствии, ребёнок.
За свою жизнь я, наверное, ни секунды не был спокоен. Жесткий контроль и издевательства отца, смерть родителей, возведение на престол Эрнестины, и потому — вечная тревога за свою судьбу и судьбы сестёр ни на минуту не покидали меня. Если бы королева не была опекуном Мэрит, я сбежал бы с королевской резиденции ещё в детстве. Но я не смел втягивать в какие-бы то ни было безумства свою главную драгоценность в жизни — сестру. Так мы и остались во дворце с жалованными титулами графа и графини, следуя постулатам послушания и стараясь не гневить королеву, дабы она нас не разлучила. Ждать осталось недолго — до совершеннолетия Мэрит осталось два года. Мы терпели дольше.
В отличие от меня, сестра никогда не помышляла о побеге. Её твёрдый, унаследованный от отца, характер, даже в мыслях не позволял такого развития событий. Мэрит вполне решительно настроена отвоевать королевство у захватившей его Эрнестины, тогда как я — она это знала — никогда не стремился к власти. Мы даже несколько раз спорили об этом.
— Ты — кронпринц Норвегии! — доказывала Мэрит. — Нет разницы, каким титулом наградила тебя мачеха, если ты принц крови, Эрик. Корона принадлежит тебе!
— Из меня вряд ли получился бы хороший король, — примирительно отвечал я сестре. — Ты ведь знаешь, что я никогда не тяготел к царствованию. Для меня твоё благополучие — высшее благо.
— И ты готов отказаться от страны из-за меня? — изумилась Мэрит. Я кивнул.
— Ради тебя я от собственной жизни смогу отказаться.
Лицо девушки приобрело странное выражение: что-то между жалостью и благосклонностью.
— Тебе никогда не нужно будет этого делать, — убежденно отвечала она. — Известна ли вам, граф, простая истина, что лучшими правителями становились те, кто не хотел облекаться властью?