– Это несправедливо!
– Как есть, – пожимаю плечами. – Видимо, предки решили, что моя жизнь должна быть именно такой.
Алиша смотрит на меня с тоской.
– Как будущий психолог я понимаю, что это правильно, – говорит она. – Но скажу как твоя подруга: не всегда надо поступать правильно.
Я слабо улыбаюсь, мне нравится, что в Али как-то умудряются сочетаться наивность и мудрость.
– Сегодня я не буду пытаться услышать Рамона, – признаюсь я. – Сиенна как-то сказала, что их связь была односторонней. Я тогда не поверила ей.
– Они не были истинными.
– Это неважно. Если у нас с ним так же, то мне не нужно пытаться «поймать» ответ.
– Ты хочешь просто отправить сообщение? – догадывается Алиша. – Почему мы не попробовали это раньше?
Потому что мне надо было убедиться в том, что он жив. А теперь… Теперь я не уверена, что это сообщение вовсе дойдет до адресата.
Я сдаюсь, а мое послание вовсе короткое:
«Если ты не приедешь сегодня, я выйду замуж за другого, а ты будешь жалеть об этом всю жизнь. Потом будет поздно, Рамон Перес!»
Я вкладываю в это сообщение всю свою ярость, все свои чувства, и когда мы заканчиваем с Алишей, я ощущаю себя опустошенной. Возможно, поэтому я слишком быстро прощаюсь. Я хочу прилечь, поспать, дать отдых себе и дочери, но раздается стук в дверь. Уверенный, тяжелый.
Мое сердце замирает в надежде, что это Рамон. Глупо, конечно. Он же не возникнет здесь по волшебству. Но сердце все равно надеется, и я оказываюсь возле двери с удивительным для беременной волчицы проворством. Распахиваю ее, но вижу Микаэля.
– Уже? – интересуюсь, приподняв бровь и за этим жестом скрывая всю силу собственного разочарования. – Церемония же вечером.
– Нам надо поговорить. Пройдемся?
Обычно фраза «нам надо поговорить» не сулит ничего хорошего, но не в случае, когда ты и так застряла в глубокой мохнатой заднице. То есть когда-нибудь должен был возникнуть свет в конце этого тоннеля. Например, сейчас.
– Ты передумал насчет свадьбы?
– Не передумал.
Свет-свет, где же ты?
– Тогда о чем нам говорить? Если излить душу или рассказать, откуда дети берутся, то ты не по адресу.
Микаэль хмурится, а я замечаю почти рассосавшуюся гематому на его скуле. Кто его так приложил? Причем, судя по скорости регенерации, очень конкретно приложил. Если даже на альфе заживает долго. Сиенна? Ну а что, может у них такие сексуальные игры? Или они просто подрались? Сиенну-драчунью я могла легко представить, а вот дерущегося Мика – нет. Мне казалось, что он из тех, кто все дела решает словами. И это хорошо, что он мягче, добрее. Будь в нем немного больше властности, он был бы ходячим напоминанием о Рамоне. А так у них только упрямство – фамильная черта, и мне не настолько больно.