– Это важно, – Микаэль посмотрел на меня с мольбой во взгляде, и я присмотрелась к нему повнимательнее. Не только скулу разбитую заметила. Он весь был каким-то побитым: не физически – морально. Побитый, взвинченный, но сосредоточенный.
– Если важно, хорошо. Поговорим.
– Давай не здесь.
– Как скажешь, альфа, – пожимаю я плечами. Не знаю, зачем Микаэлю приспичило со мной поговорить, но он здесь главный, и, бес меня забери, ему удалось меня заинтриговать. Чуть-чуть.
Если можно найти более неготовую к свадьбе невесту, то это я. Микаэль все-таки оплатил выбранное мной платье цвета шоколада, и его мне сегодня доставили. Разложенное на постели, оно напоминало мне о моем неудачном побеге. О моей ошибке. И я не могла заставить себя его надеть. Поэтому пока предпочла ему мягкий спортивный костюм цвета слоновой кости и кроссовки. Удобно, практично, антипразднично. Но я готова была идти так на церемонию. Хотя бы потому, что это не мой праздник, и все, чего мне хочется – нормально родить.
Я жду, что мы направимся в кабинет Микаэля, но он приводит меня в крыло особняка, в котором я еще не была. Я вообще думала, что эта часть дома-дворца закрыта. Но здесь все чисто, значит, слуги убираются, хотя вся мебель запакована в целлофан. Мы оказываемся в комнате, которая когда-то была гостиной, будто близняшкой той, где любит проводить время Сиенна. С пустым камином, с кое-где почти наглухо задернутыми шторами: только солнечный свет отбрасывает яркие линии. Все такое заброшенное, покинутое, что цветы в вазе на журнальном столике смотрятся чужеродно. Большие, раскрытые нежно-голубые бутоны, массивные стебли и широкие, обнимающие их листья. Они словно выдраны из контекста и гораздо уместнее смотрелись бы в оживленном холле.
– Что это за комнаты? – спрашиваю я, и до меня вдруг доходит. Голос садится, когда я озвучиваю свою догадку: – Рамона?
Я почти представляю, как мой истинный мог провести здесь детство и юность. Почти.
– Нет, – спешит перечеркнуть мое предположение альфа. – В этом крыле жили мои родители, у них было пространство только для них двоих. Но после смерти отца мать переехала к нам поближе.
– Пыталась поступить так же, как с Рамоном? Хотела забыть?
– Да.
У прекрасного букета один недостаток: пахнет он тоже ярко, и я чешу нос, чтобы не чихнуть. Как вообще в дом вервольфов могли принести настолько отнимающую обоняние вещь? Слух она не отнимает, поэтому, когда я бормочу:
– Но это же бред, – Микаэль меня слышит.
– Что плохого в желании приглушить боль? – интересуется он.
– Возможно, то, что вместе с плохим ты забываешь все хорошее. Уверена, вы с Рамоном не всегда враждовали.