Рамон же здесь ради этого? Ради воссоединения?
– Они ошиблись? Союз?
Или ошиблась я? В нем. Потому что я решительно ничего не понимаю.
Он все-таки разворачивает меня к себе, но больше не пытается меня целовать или как-то еще утешать. Я видела этот взгляд у Рамона всего однажды: в тот день, когда в него стрелял один из безликих. Точнее, стрелял в меня, а попал в него. Тогда Рамон хотел меня отпустить, и тогда он смотрел на меня так же.
– В том, что я был во взорвавшемся вертолете? Нет, не ошиблись.
– Тогда… Как?
Мне даже спрашивать об этом дико. Как представлю, так снова начинает трясти. Но Рамон жив, рядом, и на нем ни царапины. По крайней мере, на первый взгляд.
– Повезло с генами. – По его глухому голосу слышу, что тема для него непростая. Но и для меня она важна. – А может, потому что как раз собирался прыгать. Вынесло ударной волной. Может, и то, и другое.
– Они сказали, что никто не выжил.
– Никто. Кроме меня. Повезло. Почти, потому что меня все-таки зацепило, и я долго валялся в бреду, а когда пришел в себя, выяснил, что я на островах Джайо, вне остальной цивилизации.
Рамон рассказывает свою историю общения с дикарями: от начала и до конца. А у меня голова кругом! Джайо приняли его за бога и хотели, чтобы он остался. Но он всеми правдами и неправдами стремился ко мне. Ко мне и к дочери. Встретил Мишель и оставил ее на острове. С местным альфой! А после все-таки договорился с ним о переправке на материк.
– Теперь я здесь, – заканчивает он. – С тобой.
Я отражаюсь в его темных глазах, как в зеркалах: счастливая и несчастная одновременно. Счастливая, потому что мое желание сбылось, несчастная – потому что я теперь не знаю, что с этим делать. С возвращением Рамона все должно было стать простым, но, по-моему, все еще больше усложнилось.
– Ничего не понимаю. Я думала, ты войдешь в главную дверь. Нет, позвонишь мне, скажешь, что ты жив. А ты… Не хотел, чтобы я это знала? Знала, что ты в Вилемие?
– Нет, nena, я не хочу, чтобы об этом знали остальные.
– О том, что ты в стране?
Его взгляд становится более глубоким, глубоким и сосредоточенным.
– О том, что я жив.
– Остальные – кто?
– Никто. Никто кроме тебя и Микаэля.
То есть Сиенна не в курсе. И его мать тоже.
– Но почему?
Что я там говорила про «почему»? Сколько еще «почему» у меня в запасе? Но мне действительно надо все знать.
Рамон отводит взгляд, смотрит мне куда-то за спину, и от этого взгляда по спине бегут обжигающе-ледяные мурашки. В его глазах и жесткость, и ярость, и даже чувство некоего превосходства.
– Потому что он допустил ошибку. Благодаря отцу Зена, который нарушил условие сделки, он допустил ошибку.