– Нашу дорожку нам бы тоже посыпать, – говорю я. Под «нам бы» я имею в виду его. На улице жутко холодно, а я в дневном варианте пижамы.
– У них она выложена плиткой, а у нас нет, так что таких проблем не будет. – Он натягивает перчатки и сжимает пальцы, наслаждаясь качеством кожи. – А у меня зимние шины и полный привод.
– А у меня… – В голове вспыхивает картинка моего автомонстра. Боюсь, никуда от него не деться, потому что другой вариант – древний велосипед Леона, который он не забрал. – Что, если я захочу куда-то поехать?
Он знает, что я так и жду какого-нибудь его промаха или, может, надеюсь, что каким-то образом он пройдет мои невозможные тесты и ответит правильно. Проверь – и узнаешь.
– Мешок с солью в сарае.
Иду за ним до двери. Он будто специально уезжает всегда, когда я хочу, чтобы он остался. Когда он нужен мне здесь. И я каждый раз будто что-то теряю, снова и снова. Уезжая, он забирает это с собой. Всегда не со мной. И мы никогда не станем одним целым. Он никогда не будет хотеть остаться со мной. А мне всегда будет мало. Даже когда мы не вместе и я делаю что-то еще, меня беспокоит это его непреклонное чувство долга перед родителями, которое щелкает пальцами – и вот он уже бежит. Будет легче, если я решу, что он мне рядом не нужен, потому что тогда, по крайней мере, он не сможет меня разочаровать.
– Николас, – зову я, когда он уже выходит за порог. Каждая травинка превратилась в миниатюрный айсберг, хрустящий под его новыми рабочими ботинками. Сейчас мне нужно быть честнее, чем я когда-либо была с нами обоими. Прямо сейчас. – Я люблю тебя на восемнадцать процентов.
Не очень-то большая цифра, но бывало хуже. В этих очках и с растрепанными волосами он неоправданно красив и вел себя со мной более открыто. И безжалостно. Он убил маленькое деревце просто назло мне.
Он останавливается. Оборачивается.
– Что ты сейчас сказала?
– Это проценты, – кашлянув, поясняю я. – Восемнадцать.
Он стоит так неподвижно, что налети сейчас сильный ветер, и он упадет.
– Не бывает такого – любить кого-то на восемнадцать процентов.
– Бывает. Я все посчитала.
– Нельзя посчитать любовь, – резко обрывает он, выделив последнее слово, и отворачивается. Потом продолжает c некоторой издевкой: – Что ж, раз мы играем в цифры, тогда, видимо, придется сказать, что я терплю тебя на восемнадцать процентов, Наоми.
– То есть ты меня не любишь.
– Этого я не говорил.
«Не говорил». Скрещиваю руки на груди и жду.
– И?
Но он не отвечает. Выражение лица у него предвещает настоящую бурю, у меня учащается пульс, но, так ничего и не сказав, он уезжает. Я захожу в дом, меня слегка пошатывает от нашего разговора. Меня теперь все время пошатывает, но это – еще один шаг, отказ от прошлого бегства от реальности, когда я едва видела и вслушивалась в то, что меня окружает. Подбираю телефон, и сердце стучит внутри отбойным молотком. Но это не отказ с очередного места работы, а сообщение от мамы, что само по себе редкость: