И я вспоминаю.
Несколько месяцев назад Леон купил на всех китайской еды. Николас заехал в «Барахолку», выглядя нелепо в своем черном пиджаке и туфлях с декоративной перфорацией. Наверное, из-за насмешек над этим типично роузовским гардеробом он так и любит свои хаки: «Видите! Я тоже могу выглядеть неформально».
Он хотел сделать мне сюрприз, повезти на ужин, и не мог понять, почему я предпочитаю дешевую еду навынос, не такую уж и вкусную, престижному ресторану, до которого целый час ехать. Здесь, в «Барахолке», я была частью семьи. А он – посторонним, недовольным, что я разрушила его планы. Что у меня появилась новая семья, куда его не приглашали.
Сюрприз не удался, и Николас не мог решить, что делать, сомневаясь, уместно ли его присутствие. Неловко, в явном напряжении он пару минут бродил по магазину, бросая на нашу смеющуюся компанию странные взгляды. Я не присоединилась к его скитаниям между стеллажами, остро чувствуя неприязнь половины моих коллег. Мне не хотелось, чтобы они перенесли это же отношение и на меня, а подойдя к Николасу, я бы тоже стала чужаком.
Так что я осталась на своем месте, не пытаясь сгладить неловкость. Не пробуя вовлечь его в наш разговор. Собрала у всех обертки из-под палочек и сделала из них браслеты, которые мы тут же надели, даже Мелисса. Николас подошел, когда я связывала концы последней, лишней бумажки, так что, запоздало сообразив, я отдала браслетик ему.
А он его сохранил. Мог запросто выбросить во время переезда, но нет, вот он. Николас втайне сентиментален.
Я держу в руках этот кусочек мусора, сохраненный в ящике как сокровище, горло жжет. Снизу слышится кашель, и я, быстро вернув все на место, поспешно выхожу из комнаты.
Николас лежит на диване на первом этаже, кашляет, но не просыпается. Рядом на полу и на кофейном столике горка использованных салфеток. Одеяло сбилось, будто он всю ночь ворочался, рубашка задралась, обнажая впалый живот. Волосы разлохматились, очки сбились на сторону, щеки горят румянцем. Такой милый, совсем юный.
Аккуратно снимаю с него очки и кладу на столик, а потом касаюсь лба. Влажный, но жара нет. Моего взгляда он не замечает, так что можно рассматривать, сколько захочу. У него настолько элегантное телосложение, что я его почти ненавижу. Еще эмбрионом он избавился ото всех генов Гарольда и с возрастом будет выглядеть только благороднее.
Коробка из-под салфеток пустая, так что я достаю из кладовой новую. А потом замечаю, что ночь у него выдалась непростая: по всему столу под ящичком, где обычно хранится что-то простое вроде средств от аллергии или изжоги, рассыпана целая аптека, а в раковине стоит пластиковый медицинский стаканчик с капелькой вишнево-красного сиропа. Мне приходит в голову, что он, скорее всего, спал внизу, чтобы не разбудить меня кашлем, и сердце екает.