Мы с Николасом не касаемся друг друга. Он лежит на спине, закинув руку за голову, на лбу собрались едва заметные морщинки, и мне хочется их разгладить, что я и делаю. Что сейчас между нами? Мне можно невинно касаться его, в качестве ласки. Утешения. Заботы. Отдавая. Брать сейчас нельзя. Жадности здесь места нет. Неверный поспешный шаг может убить нас обоих.
Поднимаю руку и смотрю на кольцо: бриллиант поблескивает гранями. Мой жених лежит рядом, а я не могу прикоснуться, устроить голову у него на плече. Насколько это нелепо?
Да, я не касаюсь его, но думаю об этом. Что ткань рубашки на ощупь мягкая и едва различимо пахнет одеколоном, когда он двигается. От него исходит ободряющая уверенность. Спокойная сила. Надежность. Тепло, как от ярких углей в камине. Он как горячие объятия в холодную звездную ночь, когда дыхание вылетает облачками пара. Как добротный старинный дом в лесу и клетчатая зимняя шапка.
Николас Бенджамин Роуз – хороший человек до мозга костей, и это правда, хоть мы с ним и были невыносимы.
Мне кажется, прикосновение к нему – то же ощущение, как когда тебе приносят цветочек из сарая и ставят в сине-зеленом стакане прямо перед тобой, у тарелки. Как тянущийся дымок и запах голубой ели. Как лунный свет, подсвечивающий облака. Как сосна, мой новый любимый запах. Он точно солнечный лучик, падающий на ковер сквозь щелку в занавесках, теплый, неспешный, как полуденный поцелуй. Как переплетенные в дреме тела на узком диване.
Он как морозный осенний запах, как ледяная сталь лопаты, перевернутой вверх тормашками, по которой ты проводишь пальцем, проходя мимо покосившегося сарая. Он в этих деревьях. В пруду.
Я представляю, как он плавает там летом, как блестит на солнце влажная кожа. Как он прыгает в воду со старого пирса. Как двигаются мускулы на его спине при каждом движении.
Когда-нибудь для какой-то другой женщины он будет ощущаться как яркий свет, проникающий сквозь отдернутые занавески верхнего окна, как кружащиеся вихри пылинок в солнечной комнате. Как обручальное кольцо из полоски серебра, единственное незагорелое место на его руке. Он будто два дерева, растущие вместе, переплетающиеся ветвями в объятии.
Мне бы хотелось прочитать его мысли, узнать, что он думает обо мне. Но спрашивать я не хочу, потому что вдруг он скажет, что последних недель недостаточно? Вдруг решит, что нас уже нельзя спасти? Так считала и я, но уже не так уверена. Хочется надеяться, что он здесь, со мной, потому, что хочет, а не потому, что, взвесив все неудобства при расставании, решил, что так проще. Он мог бы быть где угодно и с кем угодно, но ведь он здесь, со мной. Это должно что-то значить.