Есть предел того, сколько сильных чувств способен испытывать человек за определенный срок. Санитар превысил его в несколько раз. Так что он лишь покачал головой и отвернулся от роковой сцены. У него будет время обдумать последствия, как учиненной им бойни, так и изменений в сознании после наведенного безумия.
А пока Виктор развернулся и пошёл обратно, сквозь пролом в баррикаде. Туда, где дрожали в уголке чудом выжившие в битве армейцы, и лежало в луже собственной крови скорченное тело его напарницы.
Я верю в человека. Я верю в его добрые помыслы. Я верю в то, что все мы пришли для того, чтобы творить добро. И если мы будем это делатьто нас ждет успех в отношениях между собой. Но самое главное — мы добьемся комфорта в своем собственном сердце.
Владимир Путин
Кровь все ещё капала с клинка, сочилась по лезвию, каплями кислоты падала на пол. Он избавлялся от неё торопливыми взмахами, вытирал рукавом потрепанного плаща, даже сбрызнул святой водой из оставшихся бутыльков.
Только она все еще продолжала течь.
Кровь его невинных жертв, кровь его несостоявшихся убийц.
Сознание возвращалось к Санитару урывками. По мере того, как исчезало вдохновение. По мере того, как проходила его странная одержимость. По мере того, как возвращалась идеальная память человека с самым высоким уровнем в городе.
В голове поселилась кристальная чистота. Мысли больше не казались хаотичным наброском, не возникали внезапно чернильными кляксами, неряшливой карандашной вязью. Тело вновь становилось послушным, отлаженным до последнего винтика механизмом.
Больше некому было дергать его из стороны в сторону, подбрасывать дрова в топку ментальной распущенности и саморазрушения. Деструктивные эмоции вовремя нашли выход, пластичная психика перестроилась, исцелилась. Вот только, даже если высокая регенерация может излечить смертельные раны, она всегда оставляет после себя чудовищные рубцы.
Виктор никогда не чувствовал себя настолько опустошенным, как в тот момент. И никогда — таким свободным.
Его упругие, дышащие силой шаги грустным эхом отражались от закопченных стен, проникали сквозь выбитые стекла, монотонной вибрацией расходились от пола.
Исчезла разлитая в воздухе ненависть. Ушла, сочась красной жизнью из-под сжимающих клинок пальцев, огненная ярость. Опустошенность, терпкая горечь со сладким послевкусием, приятная усталость, легкое эхо прошедших эмоций, уходящая дрожь нервотрепки.
Смолкли чужие голоса, оттенки эмоций, наведенной боли и нечеловеческой злобы.
Смолкли чужие голоса, оттенки его собственных чувств, невысказанной тоски и потребности в других.