***
«Больше нет великих,
нет больных,
я остался с ними,
я среди живых».
апрель, 9
00:11
Был на работе пятый раз. Не нравится ему, но всем нравится он.
Работа малыша Жа заключается в умывании постояльцев ресторана, их разовый туалет, их обувь он снимает им руками в беленьких перчатках, а еще целует нежно старых уже дам и провожает их к стулу. Его профессии названия еще не придумали. Да думать и некому о таком. Поэтому подписывается Жа на бейджике как «приносящий удобства». Не верит он в свое дальнейшее незримое счастье.
01:11
Не верит. Во что? У него совсем уже пустое тело, ест, не замечая, что ест и зачем тешит свой голод именно в этот момент, не в тот, другой, когда хотелось лимонного сока и конфеты «Москвичка», а тогда, когда макароны сварились и наступило ровно семь часов вечера. Пиво давно не заходит в удовольствие, но есть одна бутылочка и вторая, а значит, за ней что-то тоже должно быть и обязательно нужно выяснить что. Там лишь похмелье и долгое сидение на том самом туалете. А там и капелька старой краски, детство, невидимость, любовь, музыка, жировка за воду, долг за квартиру, работа, которую ненавидишь, но любишь есть и пить, чтобы сидеть в толчке и думать об этом. Пути, ведущие по кругу холодного города М. Откуда взять веру?
Есть церковь, которую он проезжает каждый день по дороге на работу и назад. Иногда люди прямо в окошко крестятся, а Жа с них тихонько смеется, но внутри ужасно завидует им. Глупости их и удивительному терпению завидует, даже если оно бездумное, случайное. Жа верит в случай.
Весной он ждет лета, летом – снега и удивительной красоты замершего мира, зимой – весны. Время – удивительно медлительное, если веришь, быстрое – если живешь. Малыш Жа верит во время. Он ни там, ни тут, он верит в то, что он верит во что-то. И она к нему пришла, наконец.
***
«Где он — тот, что вроде
умер и воскрес,
из леса выходит
или входит в лес» с.
апрель, 12.
12:32
– Как рулетик, кстати, нравится тебе?
– Мгм.
– Вадик завтра картошку привезет. Наконец поедим картошки.
– Может, вина?
– А есть еще? – Асса рыскает по кухне в поисках «еще».
– А что от нас еще хотела бы эта жизнь? Вина. Вины. А жизнь наступит, но потом.
…
А потом не наступает. И вроде бы будильник играет вовсю и зубы чистятся, завтраки под видео о хохлах, чернокожих, вождях современной сцены большущего театра, но после бесконечности умиления наступает тоска. Неживая уже, щекотливая, как обветренная костлявая в мороз и сверхъестественная какая-то. Можно заряжать воду на то, чтобы похмелье проходило чуть менее болезненно, большего не может. Спит Жа без снов, какие сны, если столько информации и в день в него не вмещается. Субъект его покаяния – вордовский файл, заметки в телефоне и голосовые самому себе на ящик. А на кухне у кого-то каким-то хером Вася Васечкин, который нобелист, сейчас жрет креветки с медовухой. Настолько неинтересно, что ну его, лучше и правда пойти на работу без багажа снов за спиной легкой ночи в бреду, святой такой, теплой, рядом с женой, со столовой мечтой о белом мраморе вместо стола на трех ножках, и черезнедельной зарплаты, которую потратишь на штаны, потому как его штаны порвались уже пару месяцев назад после жестокой схватки с боярскими шотами и кровавой блядью без зубов, что не давала ему снять видео с ней, как она поласкает пьяное лицо в писсуаре за ленинским мостом в баре не первой свежести, ее родном уже баре. Жа скинул фото с ее смятым черепом после драки с другими проститутками в соцсеть и набрал всего двести «одобрений», и отписались от него многие, но написали прошение о его немедленном аресте, мол, что за цирк, дурак совсем? Жа смотрел фильм, такой фильм «Дурак» и не может сказать, что является таковым. Шагает по лесу и не находит дураков.