Так вот, встает малыш утром, умывает жопу, потом лицо, плюет, что забыл, ведь нужно было наоборот, и двигает на остановку. Этот день не похож на обычный, ведь сегодня вечером его ждет гашиш, проехавший путь с самого Киргизстана к ним, в их пластмассовые бутылки и такие же пластиковые головы, пустые еще, совсем детские, обремененные не силой, но красотой пустоты. Ах, новость какая, сегодня Жа станет отцом. И будет воспитывать в себе сына. Не оживленного, но чего там думать, живого немного, немного удивленного своим конечностям, волосикам на руках, угольком в сердце. Оно отчего-то так сильно бьется уже годы целые и не дает бегать, прыгать, метаться из стороны в сторону без причины, как обезьянка, увидавшая свое будущее в человеческой особи. И сошедшая с ума от ужаса такого явного проявления возможного впереди ее. Малыш Жа так давно не сходил с ума сам, он бы ей отдался как человек. Несуществующий в реальности мальчик уже накурен, хотя путь его – к небесам железным и бетонным, где его офис сидит и пердит всю восьмичасовую смену кряду. Жа так горд, что может еще представить, кто он, если он – это не он, а простое слово из двух звуков. Их так мало. «Я», «и», «э». Поэзия неведомого света, какого не было и в книгах, и в легендах, и не было легенд, лишь отзвук были, и было ли, и, если было, ты будешь или был? Накуренных не приглашают танцевать. Все это танец Дели, все это лишь пролог.
– Доброе утро, любимая. Закрой за мной дверь, я ухожу.
– Надолго?
апрель, 16.
00:01
«Не заправляй постель,
спать буду долго я,
только приду вот оттуда,
где буду, приду,
лягу тебе на потеху
и буду долго-долго,
пока не родится весна».
12:36
День был светлым и теплым. Грело в спину. Сквозняк не помогал отдышаться. Родинки появлялись в неожиданных местах. Сначала – у двери, потом на потолке, затем у Ассы на кончике носа. Прелестно-то как выглядело, аж суставчики съежились и цветочки в губах проросли. Скорее состричь и унести на могилку! А какую могилку, чью? Надеть костюмчик, носочки длинные, не белые – траур же, побриться, оголтелый, и в любой степени помытости прийти на траурную мессу, быть там первым. Асса читала книжку вслух, пока Жа собирался и не утюжился. Читала она следующее:
– Некролог: « Вчера, то есть 15 апреля неизвестно такого-то года, в 17:45, почил своим мировым отсутствием герой молодежи, великий ум современной прошлости, отсутствующий и огороженный своим же костюмом, профессор любви и нелюбови, флорист умерших семян, целитель бездушных и громоотвод для преступных помыслов ничего не делать и не умирать, доктор Утин Соломонович Демократов. Бывший переизбранным на свое почетное место палача и казначея предсказаний на горсте слез в марте этого года, в день воссоединения Болезни и Здравия, Глупости и Ума, в четвертый раз воскресший от рук своих же убитых, он праведно нес свой перевернутый крест не в гору, но с горы, чтобы показать унылым и беснующим в горе молчания свои красивые запонки, уши в дырочку и лысину, покрытую мхом, галлюциногенными грибами и ветвями оливы. Семья Утина, состоящая из Верного друга Мима Леснова и Святого Гундосова, желают ему скорейшего возвращения через 6 лет в свое низенькое тельце, а также приятного отдыха в скоропостижной урне, в которую тот будет помещен, чтобы цвести и пахнуть, пока его плоды жизнедеятельности его самого не вырастят в новое соцветие благополучия и беззубости. Аминь ля фам».