– Скажи, ты исполнил предназначенье? – спросила меня зеркальная фифа.
– Да, – буркнул я.
– Так расскажи, не томи душу.
– Разве у зеркального отражения есть душа? – недоуменно я хмыкнул.
– Да, – зеркальное отражение гордо подбоченилось. – И более глубокая, чем у вас, натуральных.
– Тогда ты должна быть госпожой.
Зеркальное отражение яростно сверкнула глазами:
– Всему свое время, несчастный человечишка.
Ох, и нешуточные страсти кипят в этой квартире, но не стал спорить, мне нужна была только фифа.
– Веди, веди, – я не стал тратить силы на споры с её отражением.
Шаг второй.
– Приготовься встретить свою госпожу, – прошептало зеркальное отражение, и я, наконец, вступил в комнату с фальш-окном на потолке, где по небу неслись тучи, и в разрывах сверкали звезды. У алтаря с зажженными черными свечами стояла фифа. Огни свечей дрожали и колебались, а вместе с ними менялась женская фигура, то вырастала до потолка, то съёжилась до пола, но ни в одной из поз она не теряла своего горделивого величия. У фифы бледное, словно высечено из мрамора, лицо, глаза, словно глубокие синие озера, и кроваво-красные губы. Она была в голубой хламиде, которая, несмотря на мешковатость, выгодно подчеркивало её тонкую фигуру. Фифа взмахнула руками, и мне показалось, что они превратились в крылья, огонь свечей затанцевал и погас, и от фитилей вверх потянулись узкие струйки дыма. Еще один мах руками-крыльями, и я стоял у алтаря, ярче тысячи солнц вспыхнули свечи, и свет ослепил меня.
– Ты исполнил свое предназначенье? – голос фифы опасно вибрировал. – Помни, если побоялся его исполнить, я растопчу тебя. Отвечай!
– Да, госпожа, – склонив голову, ответил я, – выполнил.
– Не тяни, рассказывай!
– Моя госпожа, – мой голос полон почтения, – я не умею толком говорить. Лучше покажу, как сделал.
– Хорошо, и не пытайся мне лгать.
Шаг третий
– Я никогда не лгу, – и оказываюсь за спиной фифы, в руке серебром вспыхивает тонкое лезвие ножа. Зеркальная фифа тихонько вскрикивает, понимая и страшась того, что сейчас произойдет, тянет руки, её лицо искривляется в гримасе, она не успевает, а я левой рукой зажимаю фифе рот, и тонкое лезвие ножа в правой руке вспарывает тьму и алебастровую кожу на шее. Я отскакиваю назад, чтобы не запачкаться в крови.
Фифа булькает, хрипит, с трудом выталкивает: «зачем ты убил меня?», хватается руками за горло, пытаясь зажать рану, но кровь протекает сквозь пальцы, падает на пол, испуганные глаза стекленеют, и бьющееся в агонии тело замирает. Возле растрепанной головы фифы расплывается черная лужа крови. Фальшивая луна в фальш-окне заливает комнату холодным серебряным светом, черные свечи, еще раз вспыхнув, потухают, а из черных зеркал на меня с отчаянием смотрит зеркальное отражение фифы.