– Радуйся, теперь ты стала госпожой и можешь занять её место, – слышу я свой, такой чужой, голос. С лезвия ножа стекают капли крови.
Потрясенная зеркальная фифа что-то пытается произнести, но зеркала покрываются сеткой трещин, дробя зеркальное отражение на мельчайшие части. Из призрачных глубин зеркал ко мне тянется женская рука и слышится полный отчаяния голос: «помоги, освободи меня». Ничему, не удивляясь, я рывком выхватил двойника фифы из глубин треснувшего зеркала, и меня осыпал дождь из мельчайших осколков стекла. На месте осыпавшихся зеркал – голые кирпичные стены. Руки зеркальной фифы, до этого бывшие холодными, становятся теплыми, в глазах попеременно страх, восторг, отвращение и презрение. Теперь она, главная, а не та кукла, лежащая на полу в луже черной крови. Я повернулся, чтобы уйти, но новая фифа шипит:
– Стой, чудовище! Ты не боишься, что тебя надолго посадят за… (слово «убийство», она, страшась, не произносит вслух, я подарил ей жизнь, но мы понимаем друг друга).
Я пожимаю плечами:
– Я изгой.
– Но зачем ты так поступил? – продолжает наседать новая фифа.
Опять пожимаю плечами:
– Ты умная, догадаешься.
Новая фифа неожиданно больно отхлестала меня по щекам:
– За меня, за неё. Будь ты проклят!
Пощечины обожгли скулы, и я пулей вылетел из комнаты. В критском лабиринте квартиры сначала от растерянности застыл, не зная, в какую сторону мне идти. Зеркала в квартире начинают лопаться с хрустальным звоном, и по ним заметались бесенята-алимчики, заламывая руки. Они также пропадают, и на большом осколке зеркала, упавшем мне к ногам, оказался бесенок-алимчик, он тянул ко мне слабые ручки и пищал: «спаси меня, старший бро12, спаси, я выведу тебя отсюда, только спаси». Платком, чтобы не порезаться, я взял осколок зеркала с бесенком-алимчиком и благодаря его советам благополучно выбрался из лабиринта второго этажа. Под мягкой подошвой кроссовок хрустело стекло, а с одежды на пол, звонко цокая, осыпалась стеклянная крошка. Я спустился на винтовой лестнице на первый этаж и со словами «спас одно, спасу другое», рывком вырвал из зеркала бесенка-алимчика. Тот испуганно вращал глазками, слабые ножки не держали, и он упал на попку.
– Быть тебе собачкой, – пожелал я, и бесенок-алимчик превратился в мелкую черную собачонку. – Беги к хозяйке.
Собачка, задрав куцый хвостик, звонко цокая коготками, рванула вверх по лестнице, к новой фифе, а я направился к выходу.
Шаг четвертый.
Я молился, чтобы случайно не вышел Сергей Петрович. Однако боженька был сегодня или не в духе, или маялся с похмелья, и не услышал меня, а луна – точно с левой стороны. Щелкнул дверной замок, коридор залило светом, и на пороге комнаты появился отставной федеральный судья. Близоруко щурящийся, Сергей Петрович испуганно прошамкал (зубной протез лежал в стакане воды): «ой, кто это, кто это?», а узнав меня, еще более испуганно взмемекнул аки козлик: