Нам однажды клал печку чудаковатый, но очень-очень хороший печник. Мама ему понравилась, и он сложил нам печку «как у Михаила». Кто этот оставшийся неведомым счастливый обладатель чудо-печки?
Наша «как у Михаила» оказалась махонькой, изящной, но с таким количеством печурок маленьких и побольше, какого я не видела ни до, ни после. Вторая, так же, как и наша, поразившая мое воображение, – русская печка у подружки Нины в настоящей избе. А наша – в квартире в совхозном щелястом домике, которую приходилось топить иногда и утром, и вечером: за день тепло выдувало. И в нашей печке, что в той бороде из веселой песенки:
«Если эту бороду
Расстелить по городу,
То проехали б по ней
Сразу тысячи коней,
Три Буденовских полка,
Двадцать два броневика,
Тридцать семь автомоторов,
Триста семьдесят шоферов,
И стрелков четыре роты,
И дивизия пехоты,
И танкистов целый полк!
Вот какой бы вышел толк!» – помещались и вязанка дров, и носки-варежки для просушки, и даже кошка с котятами имели свой отдельный теплый закуток, несмотря на печкину миниатюрность.
У дома притулились сад и огород. Сад – яблони: три антоновки, три штрифеля, аркатная, пепин шафранный и белые яблоки неизвестного сорта. Аркатная – в обиходе «аркашка» – первая от калитки, выше остальных яблонь, стройная, какая-то худенькая даже. Яблоки ее – в коричневую полоску, суховатые, небольшие – созревали первыми. По предубеждению или по правде на зиму их никогда не оставляли, типа они не хранятся долго, и я и мои подруги съедали их, начиная с завязей.
У нас на лавочке постоянно толклись какие-то люди – мамины со-шоферы, просто молодые мужички: мама – красивая, острая и скорая на язык, одинокая…и вот один из них – Юрочкой его звали даже дети – однажды задумчиво сжевав яблочко с крайнего деревца, определил: «Аркатная» сорт называется. Никто ему не поверил, его вообще за дурачка в деревне держали – что еще за Аркатная? Антоновка известна, Белый налив…Но так название и прижилось, Аркатная да Аркатная.
Белого налива у нас в саду не росло, плодоносила одна яблонька у тетки Оли, но под нею стояли ульи. Хлопотливые пчелы, вроде, не обращали на меня никакого внимания, деловито подлетая к летку, натужно гудя – полные. И чем более белел, созревая, налив, тем больше пчел вылетало из улья, отправляясь по своим заготовительным делам. Поэтому к яблокам-падалице я подбиралась поздним вечером, когда пчелы укладывались спать. Быстро накидав яблок в подол, выскакивала из-под дерева и неслась к крыльцу. И напрасно мне говорили, что пчелы не любят беготни, и ровно наоборот: испугавшись начнут оборонять свой дом, не жалея живота – медленно удаляться от их улья не получалось.