По тому, её используют, все, от заведующей до санитарки. Используют даже не как специалиста, а как вещь, послушную, безотказную, удобную в обращении.
Дети плакали, срыгивали, пукали, пускали слюни. Мамаши строили рожи, сюсюкали, ломая язык:
– Вот мы и плисли! Куда плисли? На массясь!
От одной родительницы пахло потом, от другой сигаретами, за третьей тянулся густой шлейф старого борща.
Маринка удивлялась, от чего её не раздражало всё это раньше? Ведь ничего же, по сути, не поменялось. Те же дети, те же мамаши, тот же кабинет. Вот, только Маринка уже другая, в ней что-то сломалось, лопнуло на самой верхней ноте. И уже не восстановить, не наладить, не склеить.
Маринку мутило от смешения запахов, духоты и шума. Хотелось распахнуть окно, впуская свежий зимний воздух. Но невозможно! Санитарки, ещё в октябре, заткнули щели кусками старого поролона и плотно заклеили окна тряпками, пропитанными клейстером, чтобы дети не мёрзли, а мамаши не жаловались на холод в кабинете массажа. Разумеется, на Маринкино самочувствие, всем было глубоко плевать. Тем более, она молчала, не роптала, а, напротив, была готова принять всё, что угодно со стороны коллектива. Лишь бы он, коллектив, любил Маринку.
Очередная мамаша, исчерпав весь арсенал, гримас и сюсюканий, решила пустить в бой тяжёлую артиллерию – мультики с идиотскими песенками. Маринка в серьёз полагала, что эти ужасные куплеты сочинялись, не иначе, как в состоянии алкогольного опьянения. И, наверняка, в том же состоянии были названы развивающими.
Мамаша активно подпевала визгам и пискам, и получалось у неё, так же омерзительно, как и у мультяшных героев.
– А вы точно справитесь? Это ведь ребёнок, а вы плохо видите,– в поток мрачных Маринкиных мыслей вклинился женский голос. – Извините за этот вопрос, конечно, но я – мать, и моё волнение естественно.
– А я никого не держу, – сквозь зубы процедила Маринка. – Интернет пестрит множеством объявлений. Нанимайте массажиста на дом и не выносите мне мозги своим квохтаньем.
Маринка была готова к тому, что мамаша пожалуется на её резкость начальству. Сейчас, только ленивый пациент не жалуется на медиков. Правильно! Ведь у них, у пациентов, на руках страховой полис, им положено! Вот только куда девать, ещё не до конца придушенное, чувство собственного достоинство? Что делать с осознанием себя пока ещё личностью?
Раздражение кипело, бурлило, подобно бульону в закрытой кастрюле. Оно искало выход, лазейку, чтобы выплеснуться, вырваться из тесного и душного пространства приличий. Как часто девушка слышала этот дурацкий вопрос! Слышала и терпеливо объясняла, что незрячие люди способны учиться, что и они могут приобретать профессию, трудиться и приносить пользу. Надоело! До каких пор, в конце концов, можно быть милой, обходительной и приветливой? Сколько раз она ещё будет уверять окружающих в своей дееспособности, в том, что тоже человек, такой же, как они все?