— Здесь не было никаких веревочек. — Она вздохнула и улыбнулась, а потом вдруг подставила руки. Я не понял.
А… понял. Падаю. Ноги подкосились… Шатт!
— Тебе надо полежать. И я сварю еще этого горького питья. Нас ты напоил, а сам?
— А сам только что вполне нормально стоял, ходил и даже…
— Почти падал, да. Позволь мне о тебе позаботиться, раз ты решил заботиться обо мне.
Кто решил, я? Ну решил. О своем имуществе так-то заботиться надо. Даже если это неправильное имущество какое-то! Непослушное и слишком себе на уме. То за магию дерет, то за задницу щиплется так, что после этого ноги отнимаются.
— Больше не лезь и не дергай, если не знаешь, что это. Хотя о чем это я, ты никогда меня не слушаешь. Киваешь, как халифский торговец, поддакиваешь и все равно лезешь своими кривыми неумелыми лапками во все дермо, что найдешь. Боги живые и мертвые, светлые и темные, дайте этой бабе хоть каплю мозгов! Не интуиции, не силы магии, не инициативы, а капельку серого вещества!
— Прости, пожалуйста. — В ее улыбке, между прочим, не было ни капли раскаяния. Прямо не святая, а просто-таки натуральная, махровая сволочь. Не знал бы ее как облупленную, заподозрил бы, что встретил собрата по ремеслу и дару. Сосестру, точнее. Мы, некроманты, тоже бессовестные и себе на уме. Ну так нам можно! А святым — нет!
— Нужно мне твое извинение как свинье подковы, — буркнул я и махнул на блаженную рукой. — Оно все равно в твоих устах ничего не значит.
Вообще, конечно, сказка. Страшная, шатт. Сначала она из меня душу вытрясла, а потом заботливо погрузила в телегу, на свои же подушки, укутала (и впрямь начало знобить, но я не показывал этого и тем более не говорил вслух). Поправила упряжь на кабане. Ушла с обочины в лес и надергала там каких-то свежих лопухов. Половину скормила свинье, половину сварила мне. Вот спасибо, теперь я чуть ниже ездовой скотины в табеле о рангах… но зелье вышло неплохое, почти такое же горькое, как мое. И от него битва в желудке чуть поутихла.
Только вот сонливость. Я, главное, подвоха не ожидал, выпил и хотел еще что-нибудь ласковое сказать этой дуре за самоуправство. Но не успел. Телега качнулась и поехала, а меня этой качкой вырубило почти мгновенно!
Чувствуя, как мое сознание медленно погружается в глубину, я еще успел ужаснуться. Ведь эта ненормальная может за эти часы такого натворить, что волосы дыбом встают! А я даже остановить вовремя не смогу!
Просыпаться было страшно. Так мало того, меня весь сон преследовали кошмары о том, куда сова может вляпаться по своей неизлечимой дурости да с отсутствующим чувством самосохранения. Там были и костры инквизиции, и дорожные разбойники, и неупокоенные гули, с которыми ей взбрело пообщаться…