— Надо будет — я хоть из-под земли выкопаю любого маньяка. Только мне не надо!
— Хорошо. — Вот чему она опять улыбается? — Потому и спросим, чтобы чужого маньяка не ловить, а искать именно нашего, верно?
— Тьфу… Приматывай подушку. Ты пирожок съела?
— Я еще те не переварила. Спасибо, ешь сам, пожалуйста.
— Тогда вот, — вытащил я из сумки зеленое яблоко, — ешь это. Пока не съешь, никуда не пойдем.
— Вместе? В смысле, может, пополам?
— Это кислое зеленое яблоко. Ты на живот мне уже сутки жалуешься, оно помогает. — А еще оно способно пробудить и повысить аппетит, но ей это знать необязательно.
— Кислое? — заинтересовалась Имран, уже примотавшая «беременность» на место и поправившая белое платье. — Тогда хорошо… а ты остальное ешь, будет честно.
Вот хитрая зараза какая. Сам не заметил, как она под свое яблоко запихала в меня оба пирога и почти весь кувшин молока. А я же ей нес. Ладно, зато благодаря этому коварному фрукту скоро проголодается. Тогда и отыграюсь.
— Уже темнеет. Пока дойдем потихоньку, пока то-се, можно будет провести ритуал на закате и успеть на ночь в трактир. Будешь спать нормально. Я сказал!
Алла
— Значит, он хромал. — Я задумчиво потеребила пояс, завязанный под самой грудью, чтобы подчеркнуть беременную подушку.
Мы уже отпустили в вечность несчастного мальчишку из колодца. Инсолье, вполголоса ругаясь Хрюшиными словами, слазил за его остаточными эманациями на самое дно и теперь не менее сердито жег что-то, сопровождая это действо сложным плетением фиолетового. Эхо призрака замученной жертвы медленно и благодарно растворялось в запахе костра. — Никто не помнит лица этого человека, голоса, возраста… зато помнят то, что он хромал. Азу утверждает, что у убийцы нет части ступни.
— Не дергай пояс, — пробухтел Инсолье, бросая свое занятие, подходя и решительно принимаясь поправлять мою маскировку. — Эй! Тьфу… что за… зачем ты таскаешь за пазухой это недоразумение?!
— Котенок маленький, и ему холодно.
— Котенок дохлый! И обмочил тебе платье. Ты знаешь, сколько я за него заплатил?!
— Дохлые котики не выделяют жидкость, — вздохнула я, вытаскивая пискнувший теплый комочек из-за пазухи и осторожно поглаживая его пальцем. Где-то у меня был платок, чтобы вытереть… — Значит, наш, точнее, наша вполне живая. И плачет, если оставить ее одну.
— Разрубить если, еще как выделяют жидкость. — Инсолье пыхтел на белый комочек шерсти почти с ненавистью. — Испортит еще хоть одну вещь — я лично тебе это продемонстрирую. Дай сюда! У меня рубашка по крайней мере темная.
Я и ахнуть не успела, а котенка уже отобрали и спрятали под одежду. М-да… мужская логика. Ругается последними словами и сопит, устраивая кошачью мелочь где-то в недрах своего костюма так, чтобы не задавить нечаянно.