Шеф не помнил, как ответил на этот вопрос. Впервые за много лет работы ему изменило самообладание. Потому что версию про маску не знал никто, кроме сотрудников его Управления.
И это значило, что среди них завёлся крот.
– Что будем делать? – сурово спросил Шеф.
Корд задумчиво почесал подбородок.
– Может, всё не так плохо…
Они с Форсом стояли в кабинете начальника. Форс немного нервничал, хотя, может, Корду просто казалось.
– Что ты имеешь в виду? – Шеф серьёзно на него посмотрел.
– Вы сказали, источник журналист не раскрыл. И ни в каких журналах или газетах вам подобное не попадалось?
– Нет.
– Значит, есть шанс, что искать информатора стоит не в официальных изданиях. А может, и не в изданиях вовсе.
– Ты считаешь, убийца мог сам связаться с журналистом? – неожиданно вставил Форс.
– Это разве невозможно?
Шеф внимательно посмотрел на своих лучших сотрудников, но ничего не сказал.
– Как я понял, Шеф, из наших об утечке знаем только мы втроём?
– Именно.
– Думаю, лучше так всё и оставить. А мы с Форсом займёмся поиском крота.
На самом деле никакого крота Корд искать не собирался. Потому что догадывался, кто им может быть. Впрочем, как-нибудь стоит удостовериться, верна ли его версия. Но пока он решил никаких действий не предпринимать. Слитая информация расследованию вроде не мешает, а значит, переживать не о чем.
Хотя один момент настораживал. Со дня на день, когда информацию опубликуют, убийца узнает, в каком направлении движется следствие. Плохо ли это? Ну, как сказать…
Фактически следствие никуда не двигалось. Весь сентябрь Корд с Форсом (а временами и со Стерхом) прорабатывали все возможные версии резни в больнице, искали ее мотивы, допрашивали всех причастных по два, а то и три раза, но полезного в этом было мало.
2
С началом бабьего лета Корд с Дией часто выбирались на прогулку в парк, где время от времени встречали Скрипача: обычно во второй половине дня тот музицировал на одной из площадей парка. Для себя (и для Дии, если просила) он играл классическую музыку, но когда на площади начинал собираться народ, выставлял у лавочки две фанерных таблички со списком популярных песен и ценами на них. Тут были и танцевальные поп-хиты, и рок-баллады, и джазовый стандарт.
Скрипач вовсе не походил на бездомного – скорей, на молодого музыканта. С приближением октября он стал одеваться в бежевое демисезонное пальто, серые шерстяные брюки, небрежно повязанный красный шарф в клетку, черную фетровую шляпу и начищенные до блеска кожаные ботинки. Вид у него был донельзя интеллигентный, а артистизм, с которым он исполнял композиции, неизменно привлекал множество людей. (Как он однажды обмолвился Корду, у него имелись даже постоянные слушатели.)