А красивая все же получилась волчица… Ладная, поджарая, да быстрая. Мех блестит в лучах солнца, глаза сверкают, а белоснежные клыки внушают долю опасения даже мне. Пожалуй, я не позавидую тому, кто решится посягнуть на нашу семью — кого я не разорву, того уничтожит моя пара.
— Ну, что, родная? Побегаем?
Будто в ожидании нужных слов, волчица резво вскочила, покружилась вокруг своей оси, забавно взрыкивая. Сдерживать внутреннего зверя больше не было ни сил, ни необходимости. Теперь можно, теперь все можно. Мгновенная вспышка всепоглощающей, но уже привычной боли и мир окрасился в новые тона. Запахи стали стократ острее, особенно один. Лучший аромат на целом свете. Моя пара.
Дикий гон только для того, чтобы почувствовать и показать свою суть, свое единение с природой, с каждой травинкой, с каждым листочком на исполинских дубах, с каждой иголкой на стройных елях. Бег наперегонки с ветром, до слезящихся глаз, стертых лап и сбитого дыхания. Бег, обнажающий истину. То, что делает нас Двуликими.
Свобода. Высшая ценность. То, что делает нас нами. Мое главное прегрешение перед Лесей — попытка эту свободу ограничить, навязать свою волю. Эту ошибку я буду с удовольствием замаливать все долгие годы, что нам предстоит быть вместе, раз за разом доказывая, что она мой приоритет. Она и щенки. Мысль о скором прибавлении в семье надежно поселилась в моей голове, не оставляя ни на секунду, ни во время гона, ни в форме человека.
Мы носились по лесу в зверином облике до самого заката, чтобы уже в сумерках, на берегу небольшой речушки, Леся, наконец, вернула себе человеческую форму. Счастливый смех рассыпался бисером по полянке.
— Ух, это было круто! — выдала моя невозможная блондинка, падая голой в высокую траву.
Прыжок и я стою над ней, недовольно поглядывая сверху вниз:
— А ну встань немедленно! Застудишь…
Что именно она застудит договорить не успеваю — крепкая ручка с нечеловеческой силой дергает на себя, а дальше… дальше о холоде можно забыть. Совершенное завершение совершенного дня с совершенной женщиной.
Мы лежали в высокой траве, переплетясь телами, смотрели на круглую луну, когда давно назревшее признание сорвалось с языка:
— Я люблю тебя.
Подвисшее мгновение, прерывистый вздох и пьянящий поцелуй, а потом тихое:
— Ну, наконец-то, — еще один поцелуй, — я тоже тебя люблю, наглющий ты волчара…
Наглющий, кто же спорит? Раз смог урвать у судьбы такое сокровище, то еще и удачливый. Рука легла на пока еще плоский животик. Дальше будет только лучше.
Я об этом позабочусь.