***
Время для Евы текло невыносимо томительно. То ли от сырости, то ли от страха за Джеймса у нее вскоре начали клацать зубы, она дрожала, как в ознобе, хотя на ней был теплый, подбитый мехом, плащ.
Она вслушивалась изо всех сил, но, кроме стука собственного сердца и своего дыхания, ничего не слышала, — все замерло в тиши; даже легкий ветерок не шевелил макушки деревьев в старом парке, не развеивал густой туман, ползущий по траве.
Потом она начала отчаянно молиться, но и это вышло сумбурно и бессвязно. «Господь всемогущий, сделай так, чтобы Джеймс покончил с ним!.. Но он — мой муж! Значит, я стану сообщницей убийства своего же супруга?.. Какое ужасное злодейство! Как я смогу жить с этим? — ужаснулась она. — Нет, нет! Пусть Джеймс его не убьет! Просто припугнет. Так, чтоб он навсегда исчез! Чтоб оставил меня и моих родителей в покое! Да, Господи, пусть будет так!..»
Между тем, время все же шло. Солнечные лучи постепенно начали пробиваться сквозь туман, заставляя его съеживаться, уползать в низины, где он еще пытался противостоять торжествующему приближению нового дня.
Птицы защебетали в ветвях, просыпаясь. Утро вступало в свои права. А Джеймса все не было!
И постепенно страх Евы перешел в панический ужас. Нет сомнения: Джек Гром поджидал ее на поляне со всей своей шайкой! Джеймс не смог справиться со столькими разбойниками. Он, конечно, не отступил, он ведь так безрассудно храбр! Он принял неравный бой — и что случилось с ним, с ее возлюбленным?.. Он схвачен… ранен… убит!
И она не выдержала пытки неизвестностью. Подхватила полы плаща и птицей понеслась в сторону поляны…
57.
…Саймон понимал, что сам виноват: не стоило уступать своей ярости и давать ей выход. Сохрани он спокойствие и выдержку, — того, что случилось с ним, можно было избежать.
Но, когда он вышел на поляну, увидел и узнал гнусную физиономию Мича Петли, выглядывающую из-за дуба, и понял, кто писал омерзительные записки Еве, — все хладнокровие его испарилось, и он бросился на бывшего подельника, горя неистовым желанием расправиться с ним за страх и слезы жены. Да и воспоминание о череде бесконечных дней, проведенных в камере с крысами, были еще слишком свежи.
Мич поначалу не узнал в накинувшемся на него разъяренном мужчине своего бывшего атамана. Он никогда не отличался большой храбростью, и почти без сопротивления дал Саймону повалить себя в траву. Пальцы настоящего Джека Грома уже сомкнулись на тощем кадыкастом горле Джека Грома мнимого, когда к затылку Саймона неожиданно прикоснулось что-то холодное, и повелительный и смутно знакомый голос произнес: