Услыхав о возможном конкуренте — и не каком-нибудь, а французском офицере — Дауд немедленно сделал охотничью стойку. Далия могла бы поручиться, что видит, как на ладони, ход его мыслей: арестовать подозрительного лейтенанта, вывернуть его наизнанку, а там видно будет. Однако учёная крыса стояла насмерть — либо новые знакомые берут его с собой на поиски, либо не видать им упомянутого лейтенанта, как своих ушей. Нет, можете, конечно, искать, но толку от этого будет немного — мало ли в Великой Армии штабных лейтенантов? А если последует согласие, тогда дело другое, тогда господин математик (или архитектор, кто их разберёт?) сделает всё, чтобы выведать у лейтенанта все подробности. А уж под землёй, можете брать его и допрашивать, сколько душе угодно, не отвертится!
Дауд, чьё упрямство могло сравниться разве что с его верностью Императору, склонен был отказаться от предложенной сделки. Далия примерно представляла, что за этим последует — рапорт Императору, арест очкарика и допрос. Из которого, очевидно, не выйдет толка — поднаторевший в риторике учёный найдёт способ выкрутиться, а бесценное время будет потеряно. Интуиция подсказывала девушке, что поиски сокровищ могут оказаться весьма полезными не только для казны Империи, но и для неё лично — а потому она не собиралась отказываться от этого шанса. Осталось уговорить Дауда. Так что она, извинившись, «пардон муа, мсье, нам надо кое-что обсудить…» — отвела Дауда в сторону и принялась за уговоры.
В том, что ей удастся переубедить закусившего удила мамлюка, девушка не сомневалась ни на секунду. Зря, что ли, она провела с ним в постели столько безумных ночей, демонстрируя такие эротические изыски, на котором в пасторальном девятнадцатом веке решится далеко не каждая куртизанка и даже обитательница восточного гарема?
В Москву Гжегош прибыл со своим эскадроном. Из команды, выделенной в сопровождение обоза, из смертельной западни в Успенском удалось выскользнуть ему одному — остальные либо сгорели в пламени огнесмеси, либо полегли под ударами казачьих пик и мужицких ослопов. Те, кому совсем уж не повезло, разбежались по окрестным лесам, где были изловлены партизанами и преданы лютой смерти — здешнее мужичьё ненавидело поляков, как бешеных собак и те платили им полнейшей взаимностью.
Тем не менее, чудесное избавление Гжегоша от неминуемой гибели было воспринято однополчанами как должное — ну, повезло человеку, на войне и не такое случается. При случае пусть зайдёт в костёл, пожертвует пару франков, закажет благодарственный молебен матке боске Ченстоховской — а теперь некогда, служба!