На улице вечереет. Алёна лихо выводит из-за молодого ельника старый добрый УАЗик и подгоняет буханку к нам. ПАТ зыркает на меня, но молчит, помаргивая бело-зелёной подсветкой, открывает боковую дверцу, подсаживает конвейерного, сам забирается внутрь, а я устраиваюсь впереди, на пассажирском, рядом с Алёной. УАЗ деловито скрипит внутренностями, бодро стартует, набирает скорость, покачивает меня, трясёт, снова покачивает, трясёт…
Водоворотик из джина в высоком стакане – бряц-бряц о край горлышком… лимончик, огурчик… барная стойка отполирована до блеска, салфетка приятно хрустит…
– Сём, организуй ещё пару стаканчиков. И пожевать чего-нибудь.
– Легко, МихСаныч. Празднуете?
– Не, душевно страдаю. В последнее время меня слишком часто посылают на хер.
– Перемелется, МихСаныч. Всё пучком будет.
– Ага. Главное, чтоб этот пучок нам всем в брюшину не воткнули… о, хорошо пошёл… ещё один, Сём. И рюмку водочки, с огурчиком, на посошок.
– Готово. Поздно уже, МихСаныч, полночь. Вам такси вызвать?
– Не кипишуй, сам доберусь. Заодно проветр…
Тяжёлый гул продавливает барабанные перепонки, сжимает воздух, вырывает из петель тяжёлые дубовые двери… стакан, рюмка, стойка, салфетка, улыбчивый бармен Сёма рассыпаются блестящими стёклышками, кружатся калейдоскопом… водоворотиком… бряц-бряц о край горлышком…
Вскидываюсь – всё-таки уснул, а! Уснул! Стареешь, Миша.
УАЗик ещё бухтит, сидение подо мной вздрагивает, все двери нараспашку. Вокруг темно, только впереди белый круг света от одинокого фонаря.
– Пойдём, – Алёна выходит из темноты в круг света и предупреждает. – Люди пока не желают с тобой знакомиться, я… мы с Патти как бы в самоволку ходили, поэтому…
– Нормуль, – хмыкаю, выбираясь из буханки. – На хлеб-соль с кокошниками я и не рассчитывал.
Алёна хмурится. Возле её правого плеча тихо появляется уже знакомый мне ПАТ, чуть в отдалении – другой ПАТ, незнакомый, помельче. Оба смотрят на меня задумчиво. Буханка за спиной умолкает. Медленно оборачиваюсь и вижу торчащее из-за водительского, как из окопа, оружейное дуло.
Угу. Вздыхаю и сразу, на берегу, информирую дуло:
– Оружие и шмотки не отдам. Всё, что моё, при мне и останется.
Дуло тихо чертыхается. Стоим все, молчим, не дёргаемся. Улыбаюсь – пат с ПАТами. Глаза потихоньку привыкают к темноте. Я слышу, как шумят где-то впереди высокие деревья. Вижу вокруг очертания заборов, зданий… видимо, небольшой посёлок или деревенька. Турбаза, может быть. Окна тёмные – все затаились и наблюдают.
Алёна кусает губы. Дуло у меня за спиной презрительно фыркает и по-молодецки, с гонорком, вопрошает: