– За это не беспокойтесь,– Джарет мечтательно улыбнулся. – Если Вы меня освободите, то единственное, что я буду чувствовать – это благодарность.
– Что ж, твои условия приняты,– торжественно провозгласил Ксантипа,– только за свою свободу ты заплатишь жизнью не одного, а двух человек: Сэма и Мартина. Кира меня больше не интересует, она свою роль отыграла. Пусть живёт дальше, если сможет после потери двух самых близких людей.
– Пусть живёт,– Джарет склонил голову, принимая условия Магистра. Вот только в долгую жизнь Киры он не верил, ведь он вернул ей коробочку с ядовитой пилюлей перед расставанием.
Идея попросить помощи Атан-кея показалась Мартину гениальной в своей очевидности и простоте. И почему ему раньше не пришло в голову обратиться к учителю, он ведь отлично видел, как отец жаждет вернуть свои воспоминания. Увы, эта идея оказалась простой лишь на словах, перспектива воплощения её в реальности выглядела куда менее оптимистично. Отчего-то Атан-кей отнёсся к просьбе своего ученика с прохладцей, если не сказать, с сомнением. Нет, сходу он не отказал, сказал, что подумает над целесообразность этой операции, хотя Мартин, как мог, донёс до него причину спешки. От возвращения воспоминаний отца напрямую зависела жизнь дорогой ему женщины.
В отличие от Мартина, у которого поведение учителя вызвало недоумение и даже возмущение, сам Вард был благодарен судьбе за эту отсрочку. Наверное, он, как никто другой, мог понять резоны Атан-кея, ведь это именно ему предстояло круто изменить свою жизнь. Да, в начале своей новой жизни Вард сильно мучился из-за потери памяти, остро ощущал свою ущербность и искал способ всё изменить, а теперь он этих перемен откровенно побаивался.
Когда в разговоре с Джаретом Вард разглагольствовал о превосходстве воли над предопределённостью прошлого, то вовсе не пытался пустить пыль в глаза своему собеседнику, он действительно создал себя заново, опираясь лишь на внутреннее чутьё. Рождение этого нового человека проходило, как и положено, в муках, зато без навязчивого вмешательства установок детства и юности, когда личность формируется под воздействием ближайшего окружения без критической оценки со стороны самой личности. На этот раз всё было иначе, зрелый ум жёстко отсекал все сомнительные догмы и выбирал лишь то, с чем был безусловно согласен. Вард словно писал автопортрет, и тот человек, который появился на его холсте, был ему дорог.
Как повлияет возвращение памяти на сотворённую его волей личность, заранее предсказать было невозможно, и если б ни нужда, он бы, наверное, отказался от сего непредсказуемого эксперимента. На одной чаше весов лежал результат двенадцати лет внутренней работы над собой, можно сказать, его идентичность, а на другой – всего лишь безопасность незнакомки, о которой Вард практически ничего не знал и о существовании которой почти забыл, когда оказался во власти приворотного морока. Так отчего же вторая чаша камнем рухнула вниз, перевесив любые рациональные доводы рассудка? Это выглядело полным абсурдом, но только не для Варда. Какие бы новые жизненные цели ни подкидывала ему судьба, но коренным, как бы исходным смыслом самого его существования оставалась эта женщина, которая словно ангел появлялась в его жизни в самые критические моменты.