– Да, пожалуй,– согласился учитель,– но у Стругацких получилось красивее. Так вот, наш ум делает то же самое. Если в психоэмоциональной сфере имеется в наличии стресс, от которого нужно избавиться, то ум поднимает волну, чтобы слить негатив.
– Значит, ночной кошмар – это просто волна,– уточнил я.
– Этой же цели служат дневники, походы к психоаналитикам, задушевные разговоры с друзьями или случайными попутчиками,– Макар проигнорировал мои пять копеек в его рассказ. – Работать напрямую с вибрациями, которые ум интерпретирует как эмоции, очень непросто, поэтому мы и переводим эти тонкие вибрации во что-то более доступное: в слова и образы. Сны – это тоже способ ума справиться с эмоциональным стрессом.
– Знаешь, учитель,– я невесело усмехнулся,– если целью этого сна про убийство было снятие стресса, то должен откровенно признать, что здесь мой ум напортачил. Только теперь я и начал напрягаться.
– Возможно, в твоём случае – это не было целительство,– согласился Макар. Он явно собирался продолжить свои рассуждения, но вдруг смутился и резко оборвал сам себя.
– А что же тогда? – я с удивлением посмотрел на смущённого учителя. И тут до меня дошло. – Это было воспоминание из прошлой жизни,– я произнёс это заключение довольно бодрым голосом, но, когда смысл того, что я только что сказал, дошёл до моего сознания, мне сделалось дурно. Своей реакцией учитель невольно подтвердил мои догадки. Получается, в прошлом воплощении я точно был убийцей. Да ещё и самоубийцей, если считать верным предположение Макара насчёт моей акрофобии. Да что же у меня была за жизнь?
– Это возможно, но недоказуемо,– сболтнувший лишнего Макар успокаивающе похлопал меня по коленке. – Не забивай себе голову этой мистикой.
Ага, мистикой, как же. Ежу понятно, что сам-то он уверен в достоверности этого сна. И что мне со всем этим делать? Точно не паниковать, это неразумно, да и просто губительно. Лучше принять эту информацию к сведению, как данность. Да, я способен на убийство, никуда от этого не денешься. То, что в этом воплощении подобная мысль вызывает у меня безотчётный ужас, как раз и свидетельствует о том, что всё правда, у меня действительно отсутствует барьер перед убийством человека. Подсознательно я об этом знаю и потому боюсь самого себя. Может быть, и мои страхи в отношении Ники тоже вызваны этим пришедшим из прошлого страхом? Но это же хорошо, значит, на самом деле я для моей девочки неопасен. Успокоив себя таким немудрёным способом, я решил вернуться к отвлечённым философским вопросам.
– Учитель, ты говорил, что смерть сильно напоминает сон,– жизнерадостно начал я. – Получается, что и смерть выполняет ту же функцию, гасит негатив.