— Даниэлла покончила с собой, — внезапно после молчания говорит Оуэн, у меня сжимается сердце.
— Не, надо, не продолжай, — я кладу руку ему на грудь, он сжимает пальцы. Мне совестно, что я могла в нем сомневаться. И мне больно видеть его таким, но он решил рассказать все.
— Потом была Джинетт, ей было всего семнадцать, но в тот раз Алан подоспели вовремя. Она была младшей сестрой одной из официанток и в тот день приехала забрать сестру. После Даниэллы появилось правило, мы стали всех провожать до дома или просили, чтобы их забирали родственники. Но мы надеялись, что это будет кто-то взрослее и сильнее, а не девочка-подросток. Зато Алан взял двух парней с поличным, когда они заталкивали Джинетт в машину. Точнее он скрутил одного, второй сбежал, но полиция быстро его нашла, они оба сознались в том, что сделали, но было уже поздно.
— А что стало с Джинетт?
— Ей повезло, — довольно мурлычет Аарон, — она стала нижней Алана.
— Что? Семнадцатилетний ребенок и взрослый мужик?! — от возмущения я даже вскакиваю.
— Для нее так было лучше, после этого случая она замкнулась в себе, к психологу не ходила, а когда ее приводили туда силой, молчала как рыба. Она прогуливала школу, не хотела сдаваться экзамены, мечтала бросить все и уехать жить на Аляску. Сестра устала с ней бороться. Когда Джи стукнуло восемнадцать, она пришла в клуб, пыталась устроиться на работу. Алан ее не взял естественно, но ей нужна была поддержка, ей нужно было с кем-то поговорить. Она выбрала его.
— Ах, ну раз так.
— Все совсем не так в нашем мире, чем рисует обыватель. Любые отношения между доминантом и его нижней строятся на доверии, никто никого ни к чему не принуждает. Мы заботимся друг о друге, — говорит Оуэн, потом умолкает, я вижу, как его что-то тревожит. — Я все думаю, что если бы хоть кто-то из нас заметил, что Даниэлла целые сутки не выходит на связь, все могло быть иначе. Мы не были с ней парой, на тот момент она не состояла ни с кем в отношениях, но она была частью нашей семьи.
— Ты не виноват, никто не виноват. Ты не должен мучиться угрызениями совести, — успокаиваю его. Оуэн поворачивает ко мне голову, смотрит на меня, его зеленые глаза полны печали.
— Наверное, тогда я охладел к теме, перестал приходить в клуб, а потом окончательно завязал. Могу теперь лишь изредка играть, но без фанатизма. После этого случая мы сошлись с Аароном, он мне помог окончательно выбраться из депрессии.
Я перекатываюсь, чтобы обнять его. Больше никогда не буду в нем сомневаться, не буду напоминать об этой истории, буду любить и доверять своим мужчинам.