– А кому было легко?! – вспыхнул Рудольф, – в Варшаве мы тоже не цветочки выращивали.
– Каждый день я видел смерти десятков тысяч солдат. Половина из них вымирала от холода. Я был командиром одного батальона. В нём было двести тринадцать утром, а к полуночи нас осталось лишь трое. Один за другим наши силы таяли от русских пуль. Единственное, что никогда не таяло в тех краях – так это лёд и снег. И что сделала для нас наша страна? Миллионы человек погибло в тысячах километров от дома ни за что. Она бросила нас на произвол судьбы. Тех, кто вернулись домой, было несколько тысяч. Наша судьба была сложной – многие сошли с ума и больше никогда не надевали форму. Но я продолжил сражаться – теперь уже здесь.
Я снял пистолет с предохранителя.
– Назови любую крупную битву на Восточном фронте и узнаешь, что я участвовал в ней. И знаешь, как я выжил?
Я покачал головой вместо него. Его взгляд заледенел.
– Я никогда не уходил от битвы и шел до конца, пока не отдавали приказ отступать. И после всего, что я сделал для этой страны – ни одна тыловая крыса не смеет называть меня предателем.
– Это мятеж! – сквозь зубы выдавил Рудольф.
– А ты попробуй устроить суд надо мной – над лучшим из стрелков, оставшихся у страны. За это – тебя самого отправят под расстрел. Но сейчас совсем не то время, чтобы два офицера устраивали дуэль в пивной.
Он ничего не ответил. Я снова выстрелил в потолок и вернул пистолет в исходную позицию.
– Враг с каждым днём на километр ближе к победе. А чем занят ты в это время, Рудольф? Поучаешь молодёжь своими авторскими методами?! Лучше бы ты занялся делом, не то тебе будет трудно дожить до конца этой войны. Помни, Рудольф, что и от тебя зависят многие наши жизни.
Я спрятал пистолет и протянул ему руку.
– Тебе решать: мир или война. Но учти, что последнее обойдётся тебя очень дорого.
Секунды три ушло у Рудольфа, чтобы выйти из ступора. Я знаю, что для него прошла целая вечность. Но пистолет ему пришлось опустить. Не сейчас – думал он – ещё не время.
Сзади послышались аплодисменты и одобрительные свисты.
Рудольф взял бокал с пивом, осушил его в три глотка и вышел из пивной, так и не удостоив меня рукопожатия.
Мы с Гансом снова остались одни за барной стойкой. Я сел и уткнулся щекой в кулак. Ганс налил мне ещё один бокал и, неужели, проговорил, явно обращаясь ко мне:
– Что, совсем не идёт, да? – он махнул головой в сторону следов недавнего буйства Рудольфа, – когда два лидера не могут найти общий язык между собой – без беды и лишних трудностей не обойдётся.
– Тебе-то какое дело, бездельник?!