Вздохнув, Джон решил, что сегодня ему по всей вероятности не удастся позаниматься с Мэри, он вернулся в свою комнату и от нечего делать взял, наконец-то в руки её сказки. Вот и настало время их прочесть.
Переполох, вызнанный приездом леди Вудхаус, казалось, зацепил каждого жителя дома. Слуги суетливо натирали и без того чистые полы, гоняли пыль и натирали серебро. Все это происходило в суматохе и с огромной скоростью, так, чтобы успеть навести порядок до того как вдовствующая графиня спустится к ужину. Леди Вудхаус не была столь строга к порядку, но стоило ей заметить хоть пылинку или не начищенный до блеска сервиз, её было не остановить, так как она пускалась в поучения и нравоучения, что касалась каждого из присутствующих, а так же слуг. Помня в её возрасте все имена и даты, а ей было уже за семьдесят, все происшествия и события, тётушка казалась вездесущей. Так, по вечерам, после отбытия её ко сну, все слуги дома Грантов, в который раз обсуждали того, кто, по их мнению, мог доносить леди Вудхаус об их личной жизни. Правда, все быстро приходили к мнению, что никто из присутствующих не мог на это пойти, ведь каждого она могла задеть и подшутить, что было хоть и неприятно, но совершенно беззлобно.
Сегодня под удар попал нечастный Симонс, которого графиня поддела, когда он подавал ей ужин.
– Что, мистер Симонс, женились ли вы на экономке миссис Пратчет? Коль мне не изменяет память, лет восемь вы похаживаете к ней на вечерний чай. – Бедняга Симонс покраснел до самых корней своих седых волос, но продолжал обслуживать гостью с невозмутимым видом. – Не стоит отвечать, мой старый друг, какие же в твоих летах уж могут быть похожденья, да и миссис Пратчет моложе тебя лет эдак на пять, вон Джексон мой к ней приглядывается. – Симонс покраснел ещё больше, а старушка меж тем, уже переключила своё внимание на членов семьи. Больше всех страдала Кэтрин, которую графиня за глаза называла красивой, но совершенно бесполезной кокеткой. «Что толку от её красоты, если она не может родить таких же красивых детей, впрочем, она никаких детей родить не может», -бывало, говаривала она, но между тем, никогда не разрешала обидеть её кому бы то ни было.
К Вильяму она относилась нежно и спокойно, ей казалась трогательной его тонкая душевная организация, и поэтому именно поэтому, считала она, он должен был родиться женщиной. Оливер и Тобиас были по её мнению настоящими мужчинами, вот где глава рода по достоинству и по манерам, хотя излишнюю холодность и невыраженные чувства, она считала недостатком. Любимицей же её была, конечно, Мэри, хоть и не по крови, а по духу были близки они, и тетушка, бывало, сокрушалась, что так долго они не были знакомы, и ей следовало бы выйти замуж за Оливера намного раньше, хоть и десятилетней, шутила она. С приходом Мэри в этот дом, все стало намного гармоничнее и теплее, вот и Эмма, как говорила графиня, перестала заниматься ерундой в виде чтения слезливых книг, от которых неизменно впадала в меланхолию, а стала так похожа характером на настоящую женщину, какой и пристало быть молодой леди.