– Я надеюсь, мистер Вудс, что вы не являетесь слепым фанатиком Фрейда, иначе мы с вами не сможем просуществовать в одном помещении больше пяти минут.
Джон растерялся, а она смотрела на него так серьёзно, что он не сразу понял, что она шутит.
– Я шучу, мистер Вудс, – сказала она, рассмеявшись, – видели бы вы своё лицо. – И тут же сразу добавила: – Я конечно, как и вы, я надеюсь, уважаю, все теории Фрейда, но знаете…, – тут она отправила в рот приличный кусок мяса и, пожевав, продолжила, – я считаю, что некоторые его теории требуют доработки. Всё не так как он пытается нам преподнести. Не все помешаны на сексе. Я в это свято верю. – При этих словах она вернулась к тарелке и продолжила есть, как ни в чем не бывало. Слева от Джона опять закашлялся мистер Паркер, а мистер Уизли теперь не просто улыбался себе в усы, он захохотал в голос при виде перекосившегося лица миссис Паркер. Сам же Джон, не обратил на это никакого внимания. Он смотрел во все глаза на эту невозмутимую жующую женщину и понял одно. Словно озарение пронеслась в его голове мысль и прочно засела в сердце. Он, кажется, впервые посмотрел на неё с интересом. Несомненно, она умна, а именно ум, Джон считал самым привлекательным в противоположном поле.
– Я полагаю, что вы правы, – сказал Джон Кэролайн, – некоторые теории Фрейда определённо требуют доработки. – Она посмотрела на него, оторвавшись от трапезы. – Мне бы хотелось с вами это обсудить, если вы не возражаете. Скажем, что если мне зайти за вами завтра, после завтрака? Если ваш дядюшка не возражает. – Джон вопросительно взглянул на мистера Уизли.
– Как я могу помешать таким великим умам, какими-то нелепыми отговорками, верно Кэти? – Он глянул на все ещё недоуменную миссис Паркер.
– Что? – не поняла она. А мистер Уизли продолжил:
– Я говорю, Кэти, что нет плохого в том, что мистер Вудс завтра сразу после завтрака навестит мою племянницу. Они оба работают в одной сфере и, думаю, мистеру Вудсу непременно захочется пообщаться с коллегой, даже если эта коллега женщина.
– Поверьте мистер Уизли, я менее всего подвержен предрассудкам по поводу женских и не женских профессий.
– Вот, как? Что ж замечательно, я, признаюсь честно, недолюбливаю тех мужчин, которые предпочитают иметь дома не жену, а няньку, которая достойна только одного – быть послушной женой. – При этих словах мистер Уизли незаметно для всех глянул на мистера Паркера, но этот взгляд не ускользнул от Джона. Он-то знал подоплёку этих слов, как знал и мистер Паркер, судя по его поджатым губам, он понял, куда последний клонит. Но разумнее всего было не подать виду. Джон слышал об этой старой истории лишь однажды, и то с одной стороны. Как то, во время лечения Уоррена, тот поведал ему, почему мистер Паркер и мистер Уизли так недолюбливают друг друга. Причина была не только в безответной любви мистера Уизли к миссис Паркер, которая впрочем, была вскоре забыта, а имела куда более глубокие корни. Дело в том, что миссис Паркер в девичестве мисс Бингли в своё время подвала большие надежды, связанные с музыкой. Она, как и её кузина Матильда, была необычайно одарена редким музыкальным слухом и голосом. Вот тогда то, мистер Уизли и обратил внимание на юную Кэти. Её карьера только начиналась и она вместе с сестрой только-только начала давать концерты. После того, как Кэти отвергла ухаживания мистера Уизли и вскоре вышла замуж за мистера Паркера, её концертная деятельность прекратилась. Этому, без сомнения, поспособствовал мистер Паркер, по мнению мистера Уизли. Он запретил, по-видимому, ей выступать и тем самым просто запер талант Кэти в этом доме. Когда же Матильда, которая без сестры казалось, просто расцвела на сцене, пленила сердце мистера Уизли, тот поклялся никогда не препятствовать ей в карьере. И он сдержал своё слово. Матильда прервала свою деятельность, только когда родился Уоррен. Она бы и сейчас могла бы петь на сцене, но смерть забрала её раньше положенного срока, отчего и мир и сам мистер Уизли лишился прекрасного человека с большим талантом и большим сердцем. Поэтому, отчасти была понятна неприязнь между двумя мужчинами, один считал другого жадным вором бесценного таланта, а тот другой, считал, что это не его дело.