Она допятилась до двери и ввалилась в подъезд. Марина улыбнулась Даше, сняла коляску с тормоза и только они всей компанией двинулись вдоль дома, как где-то наверху открылось окно: «Я вот сейчас полицию вызову! Посмотрим тогда, кто гадюка.» Марина засмеялась и свернула за угол.
Хотела бы Марина сказать, что выкинула инцидент из головы и больше не вспоминала. Но это не так. И удивляла ее вовсе не злобная старуха. Они встречаются часто и неизбежны, как майские грозы. Поражала собственная хладнокровная жестокость. И, что было совсем уж удивительно, поражала приятно. Она, пожалуй, и глотку могла бы бабке перегрызть глазом не моргнув. Действительно, зачем существовать на свете этой гадине, гнобящей ее ребенка? Да и всех вокруг. На самом деле прижать ее к ногтю не сложнее, чем таракана раздавить. Неужели она, Марина, наконец повзрослела и приобрела необходимую для жизни стервозность? Это были хорошие новости.
«Оля, ну как же так?» – отец растерянно полировал стекла очков. – «Не по-человечески это.»
Бодрова смотрела на отца свысока, со смесью жалости и пренебрежения. Ему было уже за семьдесят. Седая шевелюра больше не прикрывала трогательно розовеющую в проплешине макушку, больные колени не давали спать по ночам, руки предательски дрожали, поднося ложку ко рту. И он еще смеет давать ей советы? За ним самим скоро ходить надо будет. И очевидно ей, потому как старшая сестра вышла замуж и уехала в Сочи. А она, Ольга, незамужняя и бездетная, застряла здесь, с родителями.
Больше всего ей сейчас хотелось прилечь. Чувствовала она себя как курица, попавшая на конвейер смерти птицефабрики, которую по ошибке сначала ощипали и выпотрошили, а только потом отрубили голову. Сил спорить и ругаться не было. Она все равно сделает как решила. А решила она мгновенно, не размышляя, не взвешивая «за» и «против», решила не сердцем, а голосом разума. Решила, едва услышав диагноз новорожденной дочери – ДЦП.
Разговаривали они с родителями на лестнице. Ольга привалилась к подоконнику и украдкой от пробегающих мимо медицинских сестер дымила сигареткой в приоткрытую форточку. Отец стоял напротив, мать молча глотала слезы, прижимая платочек ко рту. Иногда всхлипывала, но молчала. Овца! Ольга давно поняла, что мать кроме презрения ничего не заслуживает. Она никогда не смела и слова отцу поперек сказать. Даже когда тот поселил в квартире сумасшедшую бывшую жену и превратил их жизнь в ад. Ее она уж точно слушать не собиралась.
«Оля, ну как же так. Подумай. Ведь родная кровиночка. Разве можно свое, родное … . Я тебе запрещаю. Воспитаем все вместе, вырастим как-нибудь.»