А с воды не счесть голов на народ
Глядят невинно, слыша ласку добрых слов. И Гай
В мальчонку обратился, и хомут в объем дельфина из ремня
Им сотворился. И в него продев веревки, привязав затем за лодки,
Вышел в путь тот караван из шести тяжелых шлюпок.
И был милостив поступок, сменял
Уставших атаман.
Но честь оказана большая.
Сопровождала Талу лишь знать, элита голубая.
А рядовой дельфин черныш, окружив огромной группой, строй держал,
Как на параде. И так, до гавани безлюдной, где все исчезли по
Команде. Только Гай один остался, поприветствовал
Людей, с деткой нежно попрощался
И ушёл, уплыл верней.
Часть II
I
И так бы, вдовствуя, скорбел, жить
Продолжая с этой пыткой, если б в страсти не сгорел.
А помогала деве прыткой в дельце выгодном, бесспорно, тайно мать
Её -Рябая. Так вождя в кругу разбойном звала публика босая. Ни красою дочь Ужасной, ни умишком не блистала, но на редкость была властной. Потому-то И мечтала сердце герцога пленить. Но нельзя завоевать душу верную Супруге, век готовую любить. Только злюки этой мать
Спец была в дрянной науке.
Иметь желая титул в древе да в придачу
Замок «Дивный». Зелье мать прислала деве подливать
В напиток винный. И та, войдя в дом экономкой, женою стала
Через год. Так власть была взята плутовкой, да и несметные
Богатства. И так добрались до высот, взяв
Волю жертвы себе в рабство.
Ведь колдовской испив
Настой, хоть и дневною лишь порой,
Стал видеть в Рэле герцог Дору, но каждый вечер
Нёс им сору. Уж вскоре Чарльз о наважденье догадался ночкой
Темной. И не имела снисхождений, покой бежал от вероломной. Когда б
В покои к ней врывался, обличая в дерзновенье, брать над сердцем силой Власть. Но утром? Вновь в ногах валялся, в ответ найдя одно презренье.
Но раз царила в муже страсть, то делать «Доре»позволял всё, что
Только ей желалось. Но с каждым прожитым деньком, всё
Больше в весе он терял, и жар в ночи сжигал
Огнём, и сил лишала его, слабость.
II
Но видя муки господина, жалел его слуга старик. Когда-то
Друг доверил ему сына, так жить стал в сердце ученик.
старик
–Легендой стала его доблесть.
Портрет с укором осуждая, глядит, тревожа
Мою совесть. И в судьи он конечно годен, коль болен сын,
От тьмы страдая. О, если жив был старый воин! Но я-то жив! Но я-то
Жив! И разве мне он не сынок? Не я ль выхаживал росток? Не мой ли слушал Он призыв, входя в лета свои младые? И не я ль его отцу, дав обещания Святые, на смертном честью клялся одре? Что вырву жало этой
«Кобре», коль зло приблизится к юнцу. Так что ж теперь
Бездействуешь, старик? В тебе состарился и зверь?
Иль сдох уж волк, пройдя путь долгий? Не